Красна Марья

Вторая тачанка дала короткую пулеметную очередь с пригорка в направлении шарахнувшейся толпы, но тут произошло непредвиденное: пристяжной, горячий и нервный необученный конь, услышав близкие выстрелы, перепугался и, заразив безумием коренного, бешено рванул вперед. Кони понесли, седоки попадали. Обстановка стала критической.

Разгоряченные казаки повалили комиссара и поволокли к амбару, на ходу срывая одежду. Тот самый высокий белобрысый, которого на подъезде к станице комиссар перепутала с Алексеем, прижал к стене хаты рванувшегося было за ней Беринга:

— А ну стой, большевистская сволочь!

(В голове краскома, несмотра на трагизм ситуации, мелькнула горькая ирония — «Недавно был белогвардейской гадиной».)

Комиссар, извиваясь в лиходейских руках, надрывно крикнула:

— Кто есть — партийные и сочувствующие… Представители советской власти — сюда!

— Вопи себе, вопи, — посмеиваясь, приговаривал носатый с серьгою, — была советская власть, да вся вышла — белый атаман батька Кремень со дня на день будет тута! Вас ему в подарок отдадим — он спасибо скажет!

Осознав, что призыв повис в воздухе, из последних сил — истошно, как никогда в жизни, — Мария издала нечеловеческий, отчаянный крик, пронесшийся над станицей:

— Алексе-е-е-ей!

Ей дали чем-то тяжелым по голове — она обмякла и погрузилась во тьму… Бесчувственное тело проворно затащили в амбар под торжествующим взглядом Дарьи и под одобрительные крики казачек:

— А неча тут…

При виде творящегося бесчинства схваченные моряки рвались и матерились, а командир Беринг, скрученный белобрысым верзилой, хрипел и бился, как обезумевший зверь. Верзила навалился на офицера всей тушей, но вдруг стал медленно оседать. Невесть откуда появившийся Алексей уже метнулся к следующему противнику. Сзади него ожесточенно бились с растерявшимися от неожиданности казаками громила Митяй и другие разведчики, выбивая наставленные на них винтовки, — в рубахах навыпуск, должно быть, только что с поля.

— Комиссар где? — стремительно выдохнул Алексей, освобождая связанного матроса Рябого.

Тот кивнул на амбар. Алексей мгновенно все понял и потемнел от гнева. В его глазах зажегся неистовый огонь, какой загорался у него чрезвычайно редко — лишь в мгновения крайнего бешенства. Не помня себя, легко, словно прутик, выдернул из плетня огромную жердь, которую, может, в другое время и поднял бы с трудом, — и, разметывая по пути казаков, ринулся к амбару. Подскочив, в приступе слепой ярости с размаху треснул жердиною по стене, от чего застонала постройка, и, свирепо пнув дверь, вломился внутрь. В памяти мелькнуло — как он спасал в первый раз Марию из рук насильников. За ним заскочил верный Митяй. Нечленораздельно что-то рыча, Алексей раскидал столпившихся казаков и чуть не убил приятеля Якова с только что сдернутыми портками, отбросив в сторону на сажень. Не успев ничего понять, тот треснулся со всего маху об стену да так и остался лежать осыпанный трухой.

Пока богатырь Митяй раздавал «гостинцы» несостоявшимся насильникам, обезумевший Алексей, плохо соображая зачем, метался и подбирал разодранную одежду, пытаясь прикрыть вызывающе белевшее распластанное на соломе тело.

Матросы Рябой и Красев, разгоряченные дракой, ворвались в амбар на помощь товарищам — и застыли… Отвели глаза. Рябой молча вышел и с мрачной решимостью направился в ближайший курень, на ходу заряжая револьвер.

В это время послышались приближавшиеся выстрелы: мчались на выручку совладавшие с конями бойцы второй тачанки, ввязываясь в уже переломленный ход боя.

В амбар наконец-то пробился потрепанный командир Беринг с порванным рукавом — и застал там плачущего Алексея. Кое-как обмотав бесчувственное тело комиссара обрывками одежды и прижав к себе, тот раскачивался и целовал растрёпанные волосы лежавшей у него на плече поникшей головы.

— Поубиваю, сволочи, каждого достану, — зыркая страшными глазами, шептал он.

Рябой шагнул внутрь: он раздобыл одежду с плеча какой-то дородной казачки, стянув по дороге сохнущее белье, — и они бережно облачили в нее все еще не пришедшую в себя Марию.

Подошедшие матросы обрушили на Алексея свой гнев, именуя предателем и дезертиром, виня его в трагедии.

— Иди отсюда, гнида! — в сердцах крикнул усатый матрос-малорос. — Таких, как ты, надо по законам военного времени… Возились с тобой много!

Алексей оцепенел, ошарашенный взваленным на него бременем страшной, неподъемной вины… Потом, бережно положив женщину, выпрямился, растерянно посмотрел на товарищей, на Беринга — и вышел.

Потрясенные матросы понесли комиссара на руках к тачанке.

— Алексей! — сзади окликнул друга разведчик Серёга Седой. — Надо поскорее с ними уезжать… Нельзя нам здесь…

Алексей безразлично махнул рукой и побрел прочь. Митяй вздохнул и отправился запрягать своего и Алексеева коней — не оставлять же друга…

К вечеру все двенадцать разведчиков вернулись в батальон — но какой ценой…

Глава 18

Дивизионный врач не увидел надобности делать комиссару трепанацию.