Красна Марья

Их не было довольно долго. Ходики усыпляюще тикали на стене. Наконец Мария Сергеевна вышла — вся задумчивая, расслабленная… Притихшая женщина и подавленный Алексей простились с батюшкой и медленно, молча возвращались в расположение полка. После ночного дождя дышалось вольно и свежо, проблески близкого рассвета показались на небе; где-то вдалеке, еще неуверенно пробуя голос, то тут, то там посвистывали ранние птахи. Наконец Мария Сергеевна подняла лицо и тихо произнесла:

— Ты знаешь, это, кажется, достойный уважения человек. Искренний, преданный своему делу, одним словом — настоящий. Нет, воззрения его, конечно, во многом ошибочны… Но, понимаешь… Если бы больше было таких священников… Скажем, тогда больше совестливости было бы в людях, и, кто знает, может, и не пришлось бы нам хлопотать с революцией.

Ошеломленный ночными событиями Алексей окончательно оторопел и не нашелся, что ответить. Он так никогда и не узнал, о чем толковал отец Серафим с комиссаром.

Тем временем в полку уж давно хватились их: даже разыскали и пригнали брошенную машину, оказавшуюся в полном порядке. Но при их появлении никто не осмелился спросить, где же они бродили до самого утреннего построения. Молчали и комиссар с Алексеем, не обращая внимания на возобновившиеся слухи об их отношениях, обрывки которых до них доносились. После этой ночи они чувствовали, будто общая тайна сделала их заговорщиками, но в то же время — осознано или нет — снова отдалились друг от друга.

Глава 22

На следующем совещании решались задачи поставок продовольствия. Ввиду критической ситуации и, вероятно, скорого появления белых решились не ждать и отправить бойцов в близлежащие селения пополнить запасы.

После совещания товарищ Михалёва попросила Алексея остаться, игнорируя сдержанные или откровенно ироничные взгляды командиров. Алексея покоробило их отношение: он задохнулся от ярости. Когда последний краском вышел, Мария Сергеевна прошлась по комнате, остановилась и выразительно глянула на Алексея.

— Что ж ты не заходишь, Алеша? — осторожно поинтересовалась она.

Тот смотрел в сторону.

— Или уже не вспоминаешь — слишком занят? — с горькой иронией осведомилась женщина.

— А зачем? — вдруг вспыхнув, горячо заговорил Алексей: — Чтобы нам помиловаться-потешиться, а после — опять разбежаться в разные стороны? «Свободная любовь»? Знаешь ли… После всего, что нам довелось пережить… Я слишком сильно тебя люблю, чтобы относиться к тебе как к… Нет, ты послушай: я ведь в тебе жену, а не любовницу хочу видеть, — отчаянно проговорил он, — понимаешь, я не только постель хочу с тобой делить, я — большего хочу. Судьбу разделить… Я отпускать тебя не желаю, слышишь!

— Так ты опять про церковные обряды? — нахмурилась Мария Сергеевна. — Пойми: я ведь коммунист и военный комиссар, Ты соображаешь, ЧЕГО от меня требуешь?!! Сам знаешь, Алексей, как ты мне дорог: я за тобой и к черту в пекло — в тюрьму, а потом еще в станицу эту твою курью, унижение горькое приняла. Измену твою простила… И тебя — заметь! — ни разу не попрекнула, во многом тебе уступаю, но такой жертвы… А о моем комиссарском авторитете ты подумал? А то что мне это даром не пройдет — вспомнил?

— Ну, может быть, попросить, чтобы отец Серафим тайно нас обвенчал? — неуверенно предложил Алексей.

— Ну, знаешь! — возмутилась комиссар. — Вот ты ожидаешь, чтобы я к вере твоей уважительно относилась, ну а сам-то… Идеалы мои уважаешь? Чего ты хочешь — чтобы я лицо коммуниста потеряла?

— А иначе ты потеряешь меня, — с печальной твердостью произнес Алексей и вышел, не оглядываясь.

На комиссара точно ушат холодной воды вылили. «Нет, я не хочу тебя терять!» — взволнованно призналась она самой себе. Мария прикидывала, готова ли она поступиться партийными принципами, чтобы сохранить их отношения с Алексеем. Да и правильно ли это — пойти на такой серьезный шаг не по зову сердца, а лишь в качестве уступки? Она поймала себя на том, что считает это именно серьезным шагом, и невесело усмехнулась… Да, меняется она… «Где же твоя партийная непреклонность, комиссар?» Борясь с собою, Мария Сергеевна напряженно размышляла весь остаток вечера — и не находила ответа.

* * *

Рассветало, слышалась далекая канонада — но уже все ближе. В воздухе явственно пахло порохом, ожиданием смерти: бой предстоял изнурительный.

Командир Беринг, сутки подряд не смыкавший глаз на работах по укреплению обороны, воспользовался затишьем перед боем и повалился спать одетым. К нему стучали — он долго не мог понять, в чем дело. Наконец часовой растолкал его, сообщая почему-то шепотом:

— Товарищ Беринг… Товариш Беринг! Тут к вам комиссар пришла.

Беринг поднялся, ополоснул лицо водой, разлепляя тяжелые веки, и пригласил Марию войти. Комиссар сразу поняла, что не вовремя, но отступать было поздно и некуда:

— Виктор Лаврентьевич! Извините, пожалуйста, за вторжение в столь неуместный час. Поверьте, мой приход вызван чрезвычайными, очень важными для меня обстоятельствами!

— Да, Мария Сергеевна… Я всегда рад услужить вам.