Красная Армия

Зина тоже хотела, чтобы он ушел из армии. Она хотела, чтобы он пожил собственной жизнью. Конечно, было слишком поздно серьезно думать о карьере пианиста. Слишком много лет упущено. Пальцы слишком привыкли к военной технике. Но, говорила она, он мог бы стать преподавателем или музыкальным критиком. У него была известная фамилия, а известные фамилии опять входили в моду, становясь новой игрушкой привилегированной элиты. И они могли бы всегда быть вместе.

Зина.

Она была прекрасной, любящей, кипуче хаотичной женщиной, совершенно не подходящей на роль жены офицера. Она никогда не могла определять звания мужей других женщин, и едва помнила, что и у Антона тоже было какое-то звание. Зина любила его, и быть невестой зеленого лейтенанта для нее было бы так же хорошо, как вдовой маршала. И, естественно, когда она вышла замуж за Малинского, жены высшего офицерского состава сочли, что она решила намеренно оскорбить их. Она была открытой, честной, немного наивной, незлобивой женщиной, которая лихо танцевала по жизни, никогда не осознавая злости за обращенными на нее улыбками, любила песни «Биттлз», выученные по западным кассетам. Он играл Скрябина, а она слушала, свернувшись, словно кошка на деревенской печке. Но, добравшись до инструментов сама, она с готовностью наполнялась восторгом и неистовой энергией, распевая на своем непередаваемом английском: «Honey Pie, you are making me cra-a-zy…».

Слезы навернулись на глаза, когда он вспомнил ее прямые рыжие волосы, обрамляющие белую шею, словно созданную для украшений. Зина. Джинсы с бриллиантовыми сережками. Он приложил ладонь к глазам, боясь открытия, и тошнота, сводившая желудок последние несколько часов, нагрянула с новой силой. Он надеялся, что не заболел, но даже мысль о болезни еще больше испортила ему настроение.

Он ощущал, что вся его жизнь была сплошным маскарадом. Задумчивый, серьезный офицер. И все было в порядке, пока не началась настоящая война. Он не был даже в Афганистане. Вместо этого, он отправился на Кубу благодаря генералу Старухину, старшему советскому военному советнику в Гаване. Старухин был хамом, пьяницей, но достаточно умным и талантливым офицером, чтобы не вылететь из армии, и был обязан отцу Антона. Он уделял Антону достаточно внимания. Куба была хорошим местом назначения. Антон прошел обширную программу подготовки в качестве офицера мотострелковых войск и даже некоторый курс спецподготовки. Но жизнь в тропиках текла медленнее, и там всегда можно было найти немного свободного времени, чтобы побыть с Зиной. Кубинцы не проявляли большого интереса к русским за рамками официальных мероприятий. Но они с Зиной жили в своем собственном мире, купались в море, когда было свободное время, или проводили редкие выходные в Гаване, великолепной, но несколько захудалой после упадка. «Какими симпатичными маленькими капиталистами мы могли бы быть, дорогой, — шутила Зина. — Скверный ром, звезды над морем, казино и мой Антон в этой страшной капиталистической форме — смокинге».

Теперь он был здесь, в Германии, в грязи, и все было мучительно реально. Война была реальной. И он не знал, сможет ли выполнить поставленную задачу, действительно ли он мог называться сыном своего отца. Он знал команды и приемы решения задач, все, что можно было получить на теоретических занятиях и на полигоне. Но сможет ли он вести людей в бой? Сможет ли управлять войсками, когда это станет действительно сложно? Будет ли он способен принять трудное, но верное решение, когда того потребует ситуация? Внутри что-то заставляло его сомневаться в своей компетентности.

Возможно, жестокие сыны революции были правы. Аристократы не более, чем бесполезные напыщенные паразиты. Может быть, большевикам не следовало останавливаться, пока они не уничтожили бы их всех, до последнего мужчины, женщины и ребенка.

Антон снова вспомнил отца, и теория распалась. Его отец сполна оплатил Советскому союзу все, что он дал ему, и еще будет переплачивать. Но он не был советским человеком, кто бы что не говорил. Его замечательный русский отец, такой же великий, как горы и бескрайние степи. Как лето и зима. Антон улыбнулся. Несомненно, старик будет в зените славы, настолько же сильным, насколько его сын слабым. Возможно, его слава сейчас будет больше чем та, что они приобрели у ворот Плевны. Или вступив в Париж.

Да. Париж. И Зина. Одни из многих его мечтаний. Но он представлял себе это несколько иначе.

Водитель появился из-за деревьев, шлепая по грязи и пытаясь удержать в руках две дымящиеся чашки. Чай. Шопен. И Зина.

Антон покачал головой в безмолвной печали.

* * *

— Полсотни восьмой, вижу вас на экране. Направляйтесь на вспомогательную полосу два. И не крутитесь вокруг. На подходе противник.

— Я ноль-пять-восемь, вас понял. Вспомогательная полоса два. Прямо туда.

— Следи за дымом, полсотни восьмой. У нас топливо горит.

— Ты со мной, полсотни девятый? — запросил Собелев ведомого.

— Так точно, товарищ командир.

— Иди первым. Вторая полоса длиннее чем кажется, и перед ней лес. Не заходи слишком резко. Будь внимательнее.