Красная Армия против войск СС

Арон Шнеер любезно прислал мне фрагменты воспоминаний Владимира Мельникова, встречавшегося с Хускивадзе в лагере. Их пути пересеклись на пересыльном пункте Майкудук Песчлага в Караганде в апреле 1952 года. По словам Мельникова, начальником там был ст. лейтенант или капитан Удодов, «действительно редкая сволочь». Хускивадзе же Мельников характеризовал следующим образом в письме к Шнееру: «Был выдающейся личностью. Я сам был под его обаянием, да и остаюсь сегодня через 50 лет. Но это не значит, что 6н мне и Вам говорил правду. В лагерях правда шла рядом с вымыслом, придуманной биографией. Иногда преследовалась определенная цель, а чаще человек как бы писал роман, где действующим лицом был сам. Однако А. М. не обязан был рассказывать о себе «правду, только правду и одну правду». Мельников также рассказал, основываясь то ли на рассказах самого Хускивадзе, то ли на лагерной молве, некоторые интересные эпизоды его биографии: «На одном из допросов полковник Баландин стал кричать на него, обвиняя в измене Родине (основание — фото в немецкой форме), и ударил Авенира. В ответ тот избил полковника. Солагерник Мельникова Владимир Рейхман, сидевший вместе с Хускивадзе в Кемеровской областной тюрьме, вспоминал: «Там разнесся слух, что его забрали в Москву, так как на одном из допросов он отбил печень начальнику следчасти Кемеровского областного управления МГБ полковнику Баландину». Эта история обросла легендами. После истории с избиением Баландина, по словам Мельникова, «Хускивадзе этапировали в Москву. Запросили ГРУ и получили ответ, что никаких претензий нет, что выполнял задания командования. Имеет награды. Статья «измена Родине» отпала, остался «террор против представителей органов».

Мельников утверждал: «На его личном деле было написано: «На работы не выводить, склонен к побегу». Когда в апреле 1953 г. нас собрали на этап, Авенир Михайлович надел странное обмундирование, очень удобное. По его словам, это обмундирование английского десантника. В 56-м году, когда Хускивадзе получил постановление об освобождении, он отказался выйти из зоны, пока ему не вернут форму майора. Это вызвало у начальства большой переполох. Но через день-два он получил форму с погонами майора, и, когда выходил из зоны, начальник лагпункта Удодов взял под козырек. Для меня Хускивадзе остался милым, интеллигентным, энциклопедически образованным старшим товарищем».

Арон также прислал мне, за что ему огромная благодарность, фрагмент воспоминаний Марины Перельман, работавшей вместе с Хускивадзе на «Грузия-фильм»:

«Дядя Веня (так его называла вся студия) или «Веня» для тех, кто перешагнул 40-летний рубеж, был весьма примечательной фигурой во всех смыслах. Во-первых, внешне. Полностью выбритый череп, манера держаться абсолютно прямо, немного странная походка: из-за ранения.

Веня всегда поддерживал хорошую спортивную форму. Дети и внуки воспитывались соответственно. Здоровое тело нужно было для защиты здорового духа от тех слоев населения, которые признавали и понимали только язык силы. В защите нуждающимся не отказывал.

Для тренировок Веня соорудил в подвальчике спортзал. Да-да, настоящий спортзальчик, с тренажерами собственного изготовления, гирями и штангами. Веня увлекался «культуризмом», как тогда называли bodybilding. В то время власти не поощряли культуризм. Чем-то он не вписывался в идеологию. А в дяди-Бенину подпольную «качалку» валил народ. Многие со студии тренировались бесплатно.

Вообще, дядя Веня умел помогать, когда надо. Устроил моего сынишку в хороший детский сад напротив работы. Однажды услышал, что я ищу дефицитное лекарство для мамы, отправился в закрытую партийную аптеку и принес мне флакон, сказав, чтобы сообщила, если понадобится еще.

Полагаю, что я была вовсе не единственной, кого он выручал.

Народ любил пошутить и поворчать, как Веня любит всех воспитывать, поучать и т. д.

Рассказы его казались иной раз такими нереальными, слишком из «кина» про Штирлица, Кузнецова или Зорге. Однако в целом его любили. Без него студия казалась скучной, он был частью ее лица».