Красная башня

Садовский, не ответив, быстро пошел по узкой тропинке вдоль забора. Где-то лаяли собаки. В ближайшем домике зажглось окно.

Они миновали заброшенный сарай, и Садовский обернулся.

– Можно пройти напрямик, но там открытая местность, могут увидеть. Лучше обойти по кругу и выйти с другой стороны.

Иван пожал плечами.

Домики представляли собой двухэтажные старые строения с палисадниками и аккуратными оградками. Рядом с одним из подъездов горел фонарь, и висела какая-то табличка. Иван присмотрелся, после чего догнал убежавшего вперед Садовского.

– Палыч! – прошипел он. – Это не просто больница! Это психбольница!

– Ну, – неопределенно отреагировал тот, продолжая вышагивать. – Какая разница? Тоже лечебное учреждение.

Иван замер, пораженный внезапной догадкой.

– Только не говори, что ты здесь лежал.

Садовский остановился.

– Лежал, и что? Меня тогда эта мокрощелка до нервного срыва довела. Со всех сторон подставила. Я чуть было ее зубами не загрыз. Знал бы ты эту змею подколодную.

Иван покачал головой.

– Эх, Палыч. Доцент ты питерский. Она хоть жива осталась, первокурсница твоя?

– Да что ей будет. И не первокурсница она была вовсе. Курс третий что ли. Уже забыл, слава богу. Сейчас небось какой-нибудь пост в администрации занимает. Умение ходить по трупам у нее было в крови. Пойдем дальше, нечего здесь торчать.

Они углубились в заросли ивняка. Тропинка заметно вела под уклон. Впереди что-то еле слышно журчало, то ли ручей, то ли вода, льющаяся из труб.

– Зря ты, Ваня, психушками брезгуешь, – повернулся вдруг Садовский. – Как можно сектами заниматься, если психбольницы стороной обходить?

– Я их не обхожу, – сказал Иван. – Если надо, психиатров опрашиваю. Архивы у них опять же интересные. Но до этой больницы я еще ни разу не добирался.

– Архивы… Я не про архивы. Здесь полежать надо, подлечиться. Побыть в шкуре пациента. Только так можно понять, как устроен мозг сектантов. Особенно тех, за которыми идет остальное стадо.

– Прости, Палыч, но насчет полежать-подлечиться я все-таки пас.

Они вынырнули из зарослей.

Впереди было длинное полуразрушенное здание. Сквозь давно выбитые окна виднелись рухнувшие перекрытия.

– Этот корпус закрыли лет двадцать назад, – прошептал Садовский. – С тех пор он служит источником легенд. Чего только не рассказывают про это место. Например, вон там, на втором этаже, где сейчас ни пола, ни потолка не осталось, повесилась школьница. От неразделенной любви. Иногда по ночам там сами собой зажигаются свечи. Ну, и привидение, конечно, временами попадается, куда ж без него.

Иван хмыкнул. Дом действительно выглядел жутковато.

– Далеко еще?

– Почти пришли, – сказал Садовский и завернул за угол. – Вот она.

Башня стояла на заросшей травой поляне. В лунном свете она казалась не красной, а черной. Издалека она выглядела целой и невредимой, и только черные провалы выбитых дверей и окон говорили о том, что она давно заброшена. На плоской крыше виднелись осыпавшиеся зубья и росли корявые деревья. Окна третьего, последнего этажа были круглыми и напоминали глаза чудовища.

Какой-то шорох послышался сзади, и Иван обернулся.

В окне второго этажа заброшенного корпуса белела призрачная фигура.

Она смотрела на него.

Глава 10. Башня

– Черт! Палыч! Это еще кто?!

Садовский аж подскочил от испуга.

– Ты что орешь!

Иван пятился спиной, рыская глазами по окнам заброшенного корпуса.

Никого не было. Окна все также зияли черной пустотой.

– Извини. Кажется, привиделось. Что-то белое. В одном из окон.

– Игра света, – пояснил Садовский. – Там из стен всякая требуха торчит, пакля, тряпки. Свет от Луны, наверное, упал как-нибудь.

Иван мотнул головой и отвернулся. Разрушенный дом смотрел ему в спину черными дырами окон.

Они перебежали через дорожку и скрылись в тени ближайших к башне деревьев.

– Почему ты решил, что это именно та самая красная башня? – спросил Иван.

– У тебя в материалах говорится, что книгу спрятали унибаптисты. Это старая протестантская секта 90х. Когда их накрыли, то у большинства диагностировали шизофрению напополам с психозом и манией преследования. И поместили как раз сюда.

– Так ты их знал?

– Нет. Я лежал спустя десять лет. За это время кто-то из них умер, кто-то сбежал. Только рассказы остались. Их было человек десять. Любопытные были персонажи. Они не говорили. Вообще. Ни между собой, ни с врачами. Что-то вроде обета молчания. И не писали. Общались пиктограммами, рисунками. Если хотели есть, рисовали тарелку с супом. Или кусок жареного мяса. Если что-то болело, рисовали орущего от боли человека и крупно тот орган, который болит. Рисовать они умели. Их лидер, помнится, был каким-то заслуженным художником. Я видел их работы. Жуткое впечатление.

– Почему?

– Представь талантливого живописца классической школы. У которого не все в порядке с головой. Что-то вроде Гойи с его «Сатурном, пожирающим детей». Представил?

– Ну.

– Теперь умножь безумие раз в десять.

– Извини, Палыч. У меня плохо с воображением. Но смысл я уловил. Что делать будем?

– Искать.

Садовский махнул рукой и мелкими шажками побежал к башне.