— Этот Тёдзи, которого дразнили детишки, — не сын ли Горокити, которого я однажды осматривал? — спросил Ниидэ.
— Он самый, — ответил Ухэй. — В этих бараках полно сплетниц — болтают много лишнего, а детишки прислушиваются и дразнят тех, кто послабее и беззащитней.
— А как себя чувствует жена Горокити?
— Не слишком здорова, но нет у нее времени разлеживаться — надо семью содержать... Ну, а что вы скажете насчет Дзюбэя?
— Пока ничего определенного. — Ниидэ прикрыл лицо от пыли, поднятой порывом ветра с земли. — Буду присылать к нему Нобору. Посмотрим, как пойдет дальше. На мой взгляд хуже, чем сейчас, не станет.
Ниидэ простился с Ухэем и пошел в сторону больницы Коисикава.
Но дороге в больницу Ниидэ спросил у Нобору, с какой целью он зажег свечу.
Нобору ответил, что в бытность его в Нагасаки один голландский врач описал схожие симптомы у больного с опухолью мозга. В этом случае, если поднести к глазу свет, возникает дрожание зрачков. Вот он и решил проверить, но у Дзюбэя ничего подобного не наблюдается.
— Какое же, по-твоему, у Дзюбэя заболевание? — спросил Ниидэ.
— Ума не приложу. Вроде бы в организме аномалий не наблюдается. Признаков бытового сифилиса тоже не заметил. Может быть, непроизвольная симуляция?
— На предположениях диагноз строить нельзя.
— Я исхожу не из предположений, а из условий жизни больного. Пятнадцать лет человек работал, не жалея сил, а жить легче не стало; он лишился двоих детей, и никакой надежды на то, что когда-нибудь выбьется из нужды, а ведь ему уже сорок один; в этих условиях навязчивая идея разбогатеть вполне могла привести к нарушениям в психике, которые проявились в форме галлюцинаций.
Ниидэ молча выслушал Нобору, но ничего не сказал, лишь посоветовал еще раз посетить Дзюбэя, когда выдастся свободное время.
Спустя несколько дней Нобору снова собрался к Дзюбэю. Ниидэ вручил ему небольшой сверток с деньгами, который надлежало передать управляющему, а также попросил осмотреть больных в семье поденщика Горокити, жившего в том же бараке близ колодца.
С тех пор Нобору несколько раз посещал этот барак. Дзюбэй, которого соседи прозвали «Соловей-дурачок», по-прежнему целыми днями просиживал у своей бамбуковой корзины.
У Горокити была жена О-Фуми и четверо детей, в том числе семилетний Тёдзи — тот самый, которого обзывали воришкой соседские дети. Горокити был на год старше жены — ему исполнился тридцать один, старшему сыну, Торакити, было восемь, за средним, Тёдзи, следовали шестилетняя О-Миё и двухлетняя О-Ити. Тёдзи с первого посещения привязался к Нобору; еще издали завидев его, он мчался навстречу и не отходил, пока тот не возвращался в больницу. Когда Нобору зашел к ним во второй раз, Тёдзи потихоньку показал ему корзину, полную плодов гинкго, и пообещал при следующем посещении подарить ему такую же корзину.
— Где же ты их раздобыл? — удивился Нобору.
— В поместье Идзу-самы. Там растет большое дерево гинкго, и, когда дует ветер, часть плодов падает с веток за забор.
— И тебе удалось так много набрать?
— Больше меня никто не набирает, — гордо ответил Тёдзи.
Он подошел к черному входу на кухню, вырыл сбоку ямку в земле и высыпал в нее недоспелые, пахнущие свежей зеленью плоды.
— Мы все ходим за гинкго, но я собираю быстрее всех, — повторил он. — Завтра снова пойду — ведь за них хорошо платят.
— А почему ты закапываешь их в землю? — спросил Нобору.
— Когда они полежат в земле несколько дней, скорлупа легко отходит от плода. А сами плоды мы моем и потом сушим на солнышке.
В этот момент к ним подошла женщина лет тридцати и нахально уставилась на Нобору. Ее полная грудь переходила без малейшего признака талии в широкие и мощные бедра. Плоское лицо было грубо подмалевано, а перекрашенные в рыжий цвет редкие волосы, обильно смазанные дешевым маслом, блестели.
— Господин доктор, — жеманно проговорила она, — меня зовут О-Кину, а живу я в конце этого барака. Знаете, последнее время у меня часто болит голова. Не зайдете ли как-нибудь осмотреть меня? — Голос у нее был хриплый и противно слащавый.
Нобору молча кивнул и поспешно вошел к Горокити. На обратном пути он заглянул к управляющему. Его жена, О-Тацу, предупредила Нобору, что женщина, которая с ним заговорила, распутная.
— Отвратительная баба, — поддержал жену Ухэй, — и такая хитрющая. Сняла здесь комнату, не предупредив хозяина, что долгое время пробыла в публичном доме. Она и теперь продолжает заниматься своим ремеслом, приманивает женатых мужчин, из-за чего здесь у нас что ни день скандалы.