— Нет. Заранее вообще ничего не было, поймите. Мы не собирались устраивать какой-то заговор, переворот, поэтому никаких сценариев не разрабатывали. Мы в самом деле не намеревались захватывать власть. Если уж на то пошло, задумай мы переворот, первым делом определили бы между собой лидера.
— С моей точки зрения, не был Янаев никогда таким лидером. Да и у него самого стремления стать им, кажется, не возникало.
— О чем вы говорите? Мы совсем о другом думали. Когда события стали развиваться драматическим образом и в ночь на 21 августа погибли трое молоденьких ребят, я поехал к Владимиру Александровичу Крючкову и сидел у него до трех часов утра, пока тот не связался с Ельциным и не достиг договоренности о недопущении нового кровопролития.
Если помните, еще до августовских событий войска в Москву вводились дважды. Кажется, на 23 февраля и перед съездом российских депутатов. Тогда оба раза Горбачев находился в столице, и в обоих случаях крупных эксцессов удалось избежать. В августе же получилось по-иному, возможно, это и сыграло роковую роль в дальнейшем развитии событий.
Но как бы там ни было, я и сегодня не стесняюсь сказать, что армия выполняет свою стабилизирующую функцию. Когда обстановка накалена, это самая дисциплинирующая сила. Вот ведь и сейчас в Москве введено совместное патрулирование улиц в ночные часы милицией и военными. Ну и что? Не кричать же теперь, что демократия в опасности?
— Был очень эмоциональный момент, я страшно разволновался. Хотя и ждал со дня на день освобождения, но все случилось неожиданно. Приехал адвокат, быстро оформили бумаги и — домой. Ехали вместе с Тизяковым, нас отпустили столь стремительно, что жена Александра Ивановича даже не успела приехать за ним из Свердловска.
А потом пошли телефонные звонки, поздравления.
— Из Харькова, Киева, Омска… Очень много звонков.
— Куда уж больнее! Лилия Федоровна, супруга, в день моего задержания с инфарктом угодила в больницу, где пролежала четыре месяца… Поверьте, мне и сегодня трудно об этом вспоминать…
Я долго ничего не знал о беде, приключившейся с Лилей. От меня скрывали, что она в больнице. Конечно, я догадывался: что-то не так, хотя сын и невестка, ходившие ко мне на свидания в «Матросскую тишину», старались успокоить. Знаете, там, в СИЗО, мне было значительно легче, чем им здесь.
— Что я? Мужик должен быть приучен трудности молча сносить. Пусть у меня даже жизнь заберут — не жалко. А родные за что страдают?
— Не могу утверждать наверняка, но тем не менее факт: моему сыну, капитану милиции, пришлось уйти из органов внутренних дел. Дмитрию достаточно прозрачно намекнули, что в его услугах больше не нуждаются. Сын занимался борьбой с наркоманией и наркобизнесом, вроде был на хорошем счету, а тут… Впрочем, в этом вопросе я, конечно же, пристрастен и, поскольку не знаю всех деталей ухода Дмитрия из МВД, воздержусь от конкретных обвинений и претензий.
— Перебивается в каких-то коммерческих структурах.
А вообще, конечно, эти полтора года ни для кого не прошли бесследно. За что действительно корю себя, так за то, что таким испытаниям подверг близких.
— Я человек крепкой закалки. Еще в детстве я оказался под фашистской оккупацией на Украине, всякого насмотрелся, так что меня тюрьмой не испугаешь. В быту же я всегда был достаточно непритязателен, поэтому физические лишения переносил безболезненно. Кроме того, я по складу такой человек, что из любой ситуации стараюсь извлечь максимальную пользу. Время, проведенное в «Матросской тишине», я использовал для того, чтобы поразмышлять о собственной жизни. Недавно прочитал у Иосифа Бродского, что за суетой будничных забот мы редко задумываемся о смысле бытия. У меня появилась возможность проанализировать прожитое. Знаете, мне не стыдно смотреть в глаза людям.