Красная камелия в снегу

Про ее отца (иногда его называли «дедушка Зубов») мы знали, что он родился и провел молодость в Польше, во время войны оказался в Советском Союзе, затем вступил в польскую армию, воевал, потом переселился в Америку. Он хорошо владеет русским языком и, по словам Барбары, очень хочет познакомиться с нами, но все никак не получается, такая досада. И вот однажды…

День благодарения — любимый праздник американцев, сравнимый по своей популярности разве что с Рождеством. А для евреев — так еще и более удобный, поскольку в Рождество евреи всегда испытывают некоторую неловкость: вроде бы да, праздник, но мы-то здесь при чем? Так вот, в первый же День благодарения семья Фишманов пригласила нас на традиционный обед с индейкой. (Некоторые пуристы, знатоки традиций, настаивают, что это должен быть ланч, а не обед, но тогда, в первый год нашей жизни в Америке, мы об этом крупном идеологическом расхождении еще не знали.)

И вот в назначенный час мы в полном составе, втроем с дочкой, входим в дом Фишманов. Приветствия, объятия, непременные взаимные комплименты. В столовой Барбара подводит нас к коренастому, усатому, седому человеку, пожилому, но не старому, и знакомит:

— Это, папа, наши друзья из России. — А потом нам: — Папа говорит по-русски.

Я замечаю, что при этом они с Айрой обмениваются скептическими взглядами.

— Очень приятно познакомиться, — говорим мы по-русски.

— Здравствуйте, — сдержанно произносит дедушка тоже по-русски. Вся семья с интересом прислушивается.

Затем идем к столу, и тут я замечаю, что дедушка заметно хромает. Барбара подает индейку, все говорят: «Ах как вкусно», и вспоминают, что было в прошлый День благодарения. Только мы помалкиваем, поскольку год назад сидели «в отказе» в Ленинграде и слыхом не слыхивали о таком празднике.

За десертом Барбара замечает:

— Папа пишет книгу. По-русски. — Опять переглядывания с мужем.

— Что вы говорите, ой как интересно! — восклицаем мы. — О чем вы пишете?

— Да, папа, о чем? Не хочешь нам рассказывать — скажи им по-русски.

— Да, да! По-русски! — загалдели дружно все три внучки.

Дедушка откашлялся, подтянулся. Все затихли, готовясь услышать, наконец, как дедушка говорит по-русски. А он, глядя пристально мне в глаза, сказал… Нет-нет, точно воспроизвести то, что услышал, я отказываюсь. Мы с женой испуганно посмотрели на дочку, но она, кажется, не поняла ни слова, хотя произнесенные слова были русскими, могу вас заверить. Еще какими русскими… Если вычеркнуть из тирады Зубова все обороты со словом «мать» и «в рот», то остается примерно следующее:

— На выход с вещами… опер, гад, закрыл каптерку… в проходной шмонают… пила не разведена… я тебе не фраер, в натуре… не трожь мою пайку… сукой мне быть, не брал….

— Ну, что он сказал? — поинтересовался Айра. В нем заговорил ученый-исследователь.

Я перевел дух и ответил:

— Он сказал, что пишет книгу воспоминаний о нападении Германии на Польшу, развале фронта, отступлении в Советский Союз, формировании Польской освободительной армии… ну и последующих событиях. — И повернулся к дедушке: — Я правильно вас понял?

Он кивнул седой головой и солидно проговорил:

— Век свободы не видать, в натуре.

По его взгляду я понял, что на всю жизнь приобрел благодарного друга.

Мы в самом деле подружились. Он не возражал, когда я называл его «дедушка Зубов», хотя позже рассказал, что его настоящее имя Лейб Кислик, родители звали его Лейба, но в лагере к нему пристала кликуха Зубов — и вот при каких обстоятельствах.

Когда в сентябре 1939 года Гитлер напал на Польшу, двадцатилетний студент Лейба жил со своими родителями в Лодзе. Сразу же, как началась война, его мобилизовали, дали унтер-офицерский чин и направили в пехотный полк. В первом же бою полк, когда его бросили против немецких танков, потерял половину своего состава, а в октябре Лейб Кислик уже сидел в фильтрационном лагере на советской территории. НКВД проявил в отношении поляков известную гибкость: 26 тысяч офицеров были расстреляны под Катынью и в других местах, около 50 тысяч офицеров и унтер-офицеров заключены в лагеря, и еще 320 тысяч военных и гражданских лиц сосланы в Среднюю Азию и Казахстан. Все цифры Зубов знал на память, он явно интересовался этим вопросом, и, возможно, Фишманы были правы, когда говорили, что он пишет книгу. Только, конечно, не по-русски…

Несмотря на книгу (если действительно такой замысел существовал), дедушка Зубов был самым незанятым среди нас человеком. Он нигде не работал, жил на пенсию, вернее, на две пенсии — одну от американского собеса, другую от правительства Великобритании. Я как-то сразу постеснялся спросить, при чем тут Великобритания, а когда познакомились ближе, он мне рассказал все подробно.

Мы сидели вдвоем за столиком в баре Black Rooster и пили темное пиво.