Красная камелия в снегу

— Нет, она японка. Альтистка из нашего оркестра. А как Лиля? Привет передавай.

Готовили к премьере спектакль «Похищение из сераля». Репетиции назначались каждый день, и чтобы сходить на консультацию, Арнольду пришлось отпроситься с работы.

Адвокат сказал, что с точки зрения юридической позиция Арнольда выглядит весьма обоснованной, поскольку в американском законе есть специальная оговорка, что статус беженца не может быть предоставлен лицам, принимавшим участие в преследовании других сограждан по политическим, расовым, этническим или религиозным мотивам. Однако вести это дело решительно отказался. Он порекомендовал Арнольду самому составить заявление в службу иммиграции, описать там вкратце («не надо всех этих подробностей!») суть проблемы и, сославшись на закон, потребовать его исполнения. Он даже сам написал на бумажке точное название закона и номер статьи («провижн»), на которую следовало сослаться.

В тот вечер, как назло, спектакль кончился поздно, и Арнольд сидел за письменным столом чуть ли не до утра, тыча одним пальцем в клавиши английской машинки и поминутно заглядывая в словарь. Вообще-то его английский язык был неплох, но одно дело — болтать в антракте с коллегами-оркестрантами, а другое дело — писать официальный документ.

Отправив заявление заказным письмом, он подождал неделю, а потом начал звонить в центральный офис в Вашингтоне, наводя справки о продвижении дела. Прошло еще несколько дней, и он, наконец, добился разговора с чиновником, который имел отношение к подобным делам. Это была женщина с сильным южным акцентом, Арнольд понимал ее с трудом. Она сказала, что делу дан ход, факты в отношении мистера Ошмиански проверяются, и Арнольд будет поставлен в известность о принятом решении.

— Но он не сегодня завтра прилетит в Америку, — пытался втолковывать Арнольд.

— Ну и что из того? — возразила чиновница. — Если мы убедимся, что беженский статус предоставлен неправильно, мы можем возбудить вопрос о депортации.

— Зачем же так сложно: сначала впускать, потом депортировать… Вы связались с консульством в Москве?

Чиновница сухо заметила, что все необходимые действия предпринимаются, и повторила, что о решении заявитель будет уведомлен официально.

Разговор с чиновницей произвел на Арнольда тяжелое впечатление.

— Ее это абсолютно не колышет, — говорил он вечером Лиле. — Подумаешь, стукач… Она даже не представляет себе, что это такое!

Они обедали в кухне, Лиля только вернулась после уроков, а Арнольд собирался на вечерний спектакль. Лиля безучастно смотрела в свою тарелку и, казалось, не слушала мужа. Потом неожиданно сказала:

— Знаешь, я последние дни все думаю о нем, о Левке Ошмянском. Ну, близко я его не знала, но все же пять лет на одном курсе… Конечно, особенно симпатичным он не был, но ведь и никаких там гнусностей за ним не водилось. Так, нормальный парень, вполне даже свойский…

Арнольд бросил на стол ложку.

— А что ты думаешь: стукач должен выглядеть, как Мефистофель, что ли? С печатью коварства на челе?

— Я думаю, что тогда, в консерватории, он еще не…

— Откуда ты знаешь? — сказал он с раздражением. — И вообще, какая разница, когда он начал доносить? На нас с Кириллом он точно стучал, у нас доказательства. А этим, из иммиграционного офиса, им все равно, мы все для них одинаковы — дикари из отсталой страны. Тутси против мутси, мутси против тутси… Кто там прав, кто виноват? Американцы даже думать об этом не хотят: какая разница? Все жертвы режима — и стукачи, и палачи… Все «политические беженцы»! С ума сойти…

Арнольд махнул рукой, вскочил, едва не опрокинув стул, и вышел из кухни. Через несколько минут Лиля нашла его в темной спальне. Он лежал одетый на кровати, отвернувшись к стенке.

— Ты что? — спросила Лиля осторожно.

Он ответил нехотя:

— Что-то голова разболелась. Доедай одна, я здесь отдохну перед спектаклем.

Прошло еще несколько дней. Несмотря на занятость, Арнольд продолжал звонить в Вашингтон, в службу иммиграции, настаивая на быстрейшем решении дела. Получив уклончивый ответ от какого-нибудь чиновника, он узнавал фамилию его непосредственного начальника и начинал дозваниваться к нему. Это было непросто, чиновники постоянно были на совещаниях, заседаниях и в отъездах, ему советовали позвонить тогда-то или тогда-то, и приходилось отлучаться с репетиций. А однажды, в среду, он опоздал на дневной спектакль. Тогда он решил подать жалобу на имя директора службы иммиграции и натурализации. Сработала эта жалоба или нет, но вскоре он получил приглашение на прием в местное, нью-йоркское отделение иммиграционной службы.

Это было как раз в день премьеры «Похищения из сераля», репетиции не было, и в назначенное время Арнольд вошел в назначенный кабинет пригласившего его чиновника.

Им оказался пожилой негр с улыбкой Луи Армстронга, но с тоненьким, интеллигентским голоском; звали его Луи Вильямс. Он осведомился, подтверждает ли заявитель факты, изложенные в его письме, и попросил Арнольда ответить на ряд вопросов.