Красная капелла. Суперсеть ГРУ-НКВД в тылу III рейха

Большой шеф боится за него. Опасаясь провала, подобного облаве на улице Атребат, он умоляет Москву принять во внимание угрожающую ему опасность, протестует против драконовского закона Центра: сначала разведданные, а безопасность агентов потом; настаивает, чтобы сеансы радиосвязи Сокола длились не более получаса. Напрасно: директор продолжает засыпать «пианиста» длиннющими радиограммами с вопросами, тогда как Большой шеф максимально ужимает свои донесения, чтобы сократить продолжительность передач.

Хорошо еще, что ему больше не приходится сообщать весь набор сведений, добытых берлинской сетью. Берлинский передатчик нерегулярно, но работает, несмотря на технические неполадки и страх перед функабвером. Большинство сообщений курьеры доставляют в Амстердам, а отсюда они попадают в Москву с помощью передатчика, которым располагает голландская сеть «Красной капеллы». Брюссельские «пианисты» снова примутся за дело, как только закончится их вынужденный «летаргический сон».

Несмотря на это, Сокол завален работой: французская сеть «Красной капеллы» так разрослась, что для передачи потока собранной информации необходимо иметь несколько «пианистов». Херш Сокол слишком умен, чтобы не понимать, насколько неизбежна его гибель. Но этот стоик продолжает сидеть на стуле в наушниках, не отрывая указательного пальца от ключа. 3 июня 1942 года терпеливый поиск с помощью радиопеленгаторов увенчался успехом: гестапо взламывает дверь его дома в Сен-Жермен и оттаскивает радиста от передатчика. Мира арестована вместе с ним.

Сначала немцы решили, что арестованные — члены французской организации. Но когда обнаруживается их принадлежность к «Красной капелле», Гиринг приказывает переправить их в Берлин. Они попадают к Фортнеру, который пытается выяснить у Сокола, как тот стал радистом. Ответ: «Я сидел на террасе одного кафе и машинально постукивал пальцами по столу. Один из посетителей, сидевший рядом со мной, с улыбкой проделал то же самое, затем подошел ко мне и спросил, не хочу ли я стать радистом, так как у меня, кажется, есть дар для такой работы».

Фортнер был взбешен: «Хоть вы и педиатр, нечего разыгрывать из себя ребенка!» Сокол не отвечает, но палачи из зондеркоманды «Красная капелла» приложат все усилия, чтобы развязать ему язык.

Его арест для них — непредвиденная удача, которая поможет продолжить в Париже расследование, застопорившееся в Брюсселе. На допросах применяются самые изощренные пытки. Сокол молчит. Палачи остервенело набрасываются на Миру. Она молчит. Убедившись, что пытками от них ничего не добиться, зондеркоманда прибегает к своему излюбленному приему: к виску Херша приставляют дуло револьвера и предупреждают Миру, что он будет убит на ее глазах, если она не заговорит. Мира называет один из псевдонимов Треппера: Жильбер.

Больше Соколы ничего не сказали, хотя знали, каким шифром пользовался Большой шеф и были связаны с его ближайшим помощником Хиллелем Кацем.

Оба брюссельских передатчика, не попавшие в руки функабвера, в основном бездействовали, если не считать нескольких коротких сеансов связи, необходимых для того, чтобы не потерять контакт с Москвой. После ареста Соколов Большой шеф приказывает Ефремову начать работу с одним из этих передатчиков. Шесть месяцев прошло с момента облавы на улице Атребат: Треппер имеет полное основание предполагать, что брюссельская земля уже не так сильно горит под ногами.

Охота продолжается

В Берлине Клудов и его студенты, не отрываясь, работают над расшифровкой радиограмм. Из трехсот текстов, которыми они располагают, девяносто семь зашифровано по книге Терамона «Чудо профессора Вольмара». Функабвер так никогда и не узнает, что «Тридцатилетняя женщина» Оноре де Бальзака служила для шифровки остальных радиограмм.

Уже с июня 1942 года бригаде Клудова удавалось расшифровать ежедневно по два- три сообщения РТХ. Их содержание? Клудова и его людей это мало интересует. Как правило, дешифровщики, слишком пристально вглядываясь в слова, не обращают внимания на их смысл. Их задача — пробить «броню» радиограмм, прочесть скрытый под нею текст; то, что эти радиограммы свидетельствуют о провалах немцев, их не касается.

Это дело разведки. И шефы абвера пришли в ужас. Они отправлялись на службу, замирая от страха при мысли о текстах, которые добродушный Клудов вручит им с торжествующей улыбкой. Существование подпольных передатчиков в Берлине вызывало тревогу. Показания Риты Арну и немецкие документы, найденные на улице Атребат, — удручающие факты. Но расшифрованные радиограммы указывали на то, что катастрофа превосходит все допустимые размеры. Фактически не осталось ни одного участка в политической, экономической и военной области, который не был бы известен русским во всех подробностях. Третий рейх — одно из самых грозных полицейских государств всех времен — уподобился стеклянному дому, в который заглядывает Москва.