Красная комната

К тому же риксдаг провел реорганизацию ведомств и удвоил количество мест и оклады, так что молодой человек, получающий оклад первой категории, уже может жениться! Таким образом, осенью Фальк женится.

Она останется учительницей. Я мало интересуюсь женским вопросом, но думается мне, что наше поколение выведет из брака все то азиатское, что в нем еще осталось. Обе стороны заключают свободный союз, никто не жертвует своей самостоятельностью, один не стремится воспитать другого, каждый уважает слабости другого, и у обоих товарищество на всю жизнь.

Госпожа Фальк, благотворительная чертовка, это ведь только une femme entretenue [12], да и сама она считает себя таковой! Большинство женщин выходят замуж, чтобы не работать, и то, что заключается так мало браков, в равной мере является виной мужчин и женщин.

Фальк набросился на нумизматику с жаром почти неестественным; он говорил на днях, что занят составлением учебника нумизматики и что постарается ввести этот предмет в школах.

Газет он больше не читает вовсе; что происходит на свете, не знает; и, кажется, совсем перестал думать о писательстве. Он живет только для своей службы и для своей невесты, которую он обожает.

Но я всему этому не верю. Фальк — политический фанатик, который знает, что сгорел бы, если бы оставил огню тягу, и потому он тушит его сухими занятиями; но не думаю, что это удастся ему; когда-нибудь его взорвет.

Впрочем, между нами, он, по моему мнению, принадлежит к тем тайным сообществам, которые вызвали реакцию и военную диктатуру на континенте. Когда я его на днях видел в зале риксдага в качестве герольда во время тронной речи, в красном плаще, в шляпе с пером и жезлом в руке, у подножия трона (у подножия трона!), то я подумал это! Но когда министр читал всемилостивейшие соображения его величества о состоянии и нуждах государства, я увидел взгляд Фалька, говоривший: что знает его величество о состоянии и нуждах государства?

Вот человек!

Кажется, я окончил свой обзор, никого не забыв. Прощай на сегодня! Ты скоро опять услышишь обо мне.

Г. Б.

1879

Эпилог (1882)

Наверно, нет другой такой уродливой улицы в Стокгольме и другого такого старого, грязного и мрачного дома; ворота стоят, как отслужившая виселица; плиты на дворе так расползлись, что между ними выросла трава. И дом стоит одиноко, как старый отшельник, отыскавший уединенное место, чтобы там разрушиться.

Фундамент осел, и домик наклонился на левую сторону. Желоб потек, и слезы его оставили черные морщины на всем лице фасада; кое-где он отделился совсем, и можно слышать в бурные ночи, как вода стекает со стен. Одним словом, дом имеет вид старого вдовьего гнезда нищеты, легкомыслия, небрежности и порока.

И все же существуют два человека, которые не могут пройти мимо этого дома, не остановившись, чтобы с волнением и любовью оглядеть это жалкое, неприютное старое строение! Для них большие ворота — триумфальная арка, чертополох и сток — зеленый луг с ручьем, черный дом — приятная руина с нежными розовыми воспоминаниями. И когда они проходят там, воздух поет, и земля благоухает, и они видят солнце даже сквозь осенние тучи, и они забываются до того, что целуются. Они всегда были немного шалыми, эти славные люди.

Три года тому назад наш молодой друг — мы можем ведь быть его друзьями, после того как он раскаялся в своих заблуждениях, извинился перед обществом и стал почтенным человеком, который служит государству и носит пурпуровую мантию в риксдаге,— наш молодой друг стоял в третьем этаже уродливого дома с пакетом булавок во рту, молотком в кармане пиджака и щипцами под мышкой; он стоял на стремянке и вешал шторы в маленькой комнате, очень маленькой, в которой помещались только маленький диван, туалетный столик, маленький письменный стол и маленькая-маленькая постель с белыми занавесками.

А в столовой стоял верный Исаак в одном жилете и смазывал клеем кусок обоев, который он положил на гладильную доску между двумя стульями; при этом он насвистывал и пел массу неизвестных песен и никогда не слыханных мелодий; а когда он устал, то на пустом ящике перед окном накрыл завтракать.

А снаружи солнце играло в саду соседа. Сад, стиснутый между брандмауэрами, был невелик; в нем росло только одно грушевое дерево, и оно цвело; и два сиреневых куста, и они тоже цвели; а в пролете между крышами видно было небо и острия мачт в гавани.

Исаак сам сбегал вниз в лавочку, купил бутерброды и портер; и он же оклеил комнату и купил олеандр и плющ, чтобы уродливые окна с их черными рамами не пугали молодую женщину при ее въезде; он хотел их сперва покрасить, но боялся, что они будут пахнуть масляной краской.

Извозчик остановился на улице. «Это Борг,— сказал Исаак,— зачем он сюда? И он привез с собою эту чуму, Левина». Это был долгий визит, длившейся десять минут, очень мучительный. Фальк принял его как испытание и чувствовал, что навсегда порвал с прошлым.