Красная комната

— Я предлагаю тебе повиноваться великому голосу природы, а не глупым людям. Если люди осудят ваше поведение, то это из зависти, а нравственность, которой они придерживаются, это их злоба, принявшая подходящую, приличную форму. Разве природа не приглашала вас уже к своему великому пиршеству, к радости богов, но к ужасу общества, боящегося, что ему придется платить алименты?

— Почему ты не советуешь нам жениться?

— Потому что это нечто иное! Не связываются на всю жизнь, пробыв вечер вместе; и вовсе еще неизвестно, что тот, кто согласен делить наслаждение, согласен делить и горе. Брак — это дело душ; о нем здесь нет и речи. Впрочем, мне и не приходится побуждать вас к тому, что все равно случится. Любите друг друга в молодости, пока не стало поздно, любите друг друга как птицы, которые не думают о жилище, или как цветы — семейства, именуемого «dioecia» ^{71}.

— Ты не должен так неуважительно говорить об этой девушке. Она добра, невинна и достойна сожаления, и кто скажет иное — лжет! Видел ли ты более невинные глаза, чем ее, разве не сама истина в звуке ее голоса? Она достойна большой и чистой любви, не такой, о которой ты говоришь; и я надеюсь, что в последний раз ты делаешь мне такое предложение. И можешь сказать ей, что я считаю за величайшую честь и счастье предложить ей когда-нибудь, когда буду достоин ее, мою руку.

Фаландер так сильно закачал головой, что кудри завились.

— Ее достоин? Твою руку? Что ты говоришь?

— Да, я стою на этом.

— Это ужасно! Если я скажу тебе, что этой девушке не только недостает всех тех свойств, которые ты признаешь за ней, но что она обладает даже противоположными, то ты не поверишь мне и откажешь мне в своей дружбе!

— Да, я сделаю это!

— Значит, свет полон лжи, если не верят человеку, говорящему правду.

— Как можно тебе верить, когда ты не признаешь нравственности!

— Вот оно опять, это слово! Странное слово! Оно отвечает на все вопросы, обрезает все разъяснения, защищает все ошибки, свои, но не чужие, побеждает все противоречия, говорит так же свободно за, как и против, совсем как адвокат. До свидания, мне надо домой, в три часа я даю урок! До свидания! Счастливо!..

И Ренгьельм остался один со своим обедом и размышлениями.

Когда Фаландер пришел домой, он надел шлафрок и туфли, будто не ожидал никаких посещений. Но казалось, что-то сильно беспокоит его, ибо он ходил взад и вперед по комнате и иногда останавливался за шторой, чтобы незаметно взглянуть на улицу. Потом он подошел к зеркалу, отстегнул воротничок и положил его на стол. Походив еще взад и вперед, он взял фотографию какой-то дамы с подноса с визитными карточками, положил ее под сильное увеличительное стекло и стал рассматривать, как рассматривают микроскопический препарат. За этим занятием он просидел довольно долго.

Вдруг он услышал шаги на лестнице; быстро спрятал фотографию туда, откуда достал ее, вскочил и сел за письменный стол спиной к двери. Он углубился в писание, когда раздался стук в дверь — два коротких и тихих двойных удара.

— Войдите! — воскликнул Фаландер голосом, который больше подходил к предложению выйти вон, чем к приглашению.

Вошла молодая девушка маленького роста, но с приятными линиями фигуры; тонкое овальное лицо, окруженное волосами, которые, казалось, выцвели на солнце, потому что они не были такими определенно белокурыми, как это бывает от природы. Маленький нос и тонко вырезанный рот, казалось, все время весело играли маленькими кривыми линиями, беспрестанно менявшими форму, как фигуры калейдоскопа. Глаза сходились под углом к основанию носа и потом опускались вниз; этим они достигали вечно просящего, элегического выражения, очаровательно дисгармонировавшего с лукавой нижней частью лица; зрачок был беспокоен и мог мгновенно суживаться, как острие иголки, а в следующее мгновение расширяться и широко разверзаться, как объектив телескопа.

Когда она вошла, она вынула ключ и заперла дверь на задвижку.

Фаландер сидел еще и писал.

— Ты поздно приходишь сегодня, Агнесса! — сказал он.

— Да, это так,— ответила она упрямо, снимая шляпу и усаживаясь.

— Да, мы сегодня ночью легли поздно.

— Почему ты не встаешь и не здороваешься со мной? Ведь не мог же ты так устать.

— Ах, прости, я позабыл!

— Позабыл? Я заметила, что ты с некоторого времени решительно забываешься.

— Да? Давно ли ты это заметила?

— С каких пор? Что ты думаешь? Пожалуйста, сними шлафрок и туфли!

— Это со мной случилось сегодня в первый раз, а ты говоришь, что это с некоторого времени! Не странно ли это? Скажи!..

— Ты насмехаешься надо мной! Что с тобой? Ты такой странный с некоторого времени!

— С некоторого времени? Опять! Почему ты говоришь — с некоторого времени? Потому что надо лгать? Зачем надо лгать?

— Ты обвиняешь меня во лжи?

— О нет! Я только шучу.

— Разве ты думаешь, что я не вижу, что надоела тебе? Думаешь ты, что я не заметила, как ты вчера был внимателен к этой грубой Женни, как за весь вечер ты не нашел для меня слова?

— Значит, ты ревнуешь?

— Я? Нет, знаешь ли, ни капельки! Если ты ее мне предпочитаешь, пожалуйста! Это не трогает меня нисколько!