Красная комната

Так как он не получил ответа, да и не желал его получать, ему пришлось говорить самому:

— Получить? Не получил ли ты все, что тебе следовало? Не подписал ли ты сам счет для опекунов? Не кормил ли я тебя после того и не одевал, я хочу сказать, дал ссуду, которую ты должен мне возвратить, когда сможешь, как ты сам согласился! Я записал это, чтобы получить в тот день, когда ты сам сможешь зарабатывать свой хлеб, а этого ты еще не можешь.

— Я как раз хочу это теперь сделать, поэтому и пришел сейчас сюда, чтобы выяснить, могу ли я еще ждать чего-нибудь или должен…

Брат бросил пронизывающий взгляд на свою жертву, чтобы узнать, есть ли у того какие-нибудь задние мысли. После этого он начал мерить своими скрипящими сапогами комнату по диагонали между плевательницей и стойкой для зонтов. Брелоки на часовой цепочке звенели, как бы предостерегая людей попадаться ему на дороге; табачный дым подымался и ложился длинными угрожающими облаками, обещавшими, казалось, грозу. Он ходил порывисто, склонив голову и опустив плечи, как бы повторяя роль. Когда ему показалось, что он ее знает, он остановился перед братом и заглянул ему в глаза долгим, фальшивым, зеленым, как море, взглядом, который должен был выражать доверие и боль, и голосом, который должен был звучать так, как будто раздается из фамильного склепа на кладбище Св. Клары, он сказал:

— Ты нечестен, Арвид! Ты нечестен!

Какой слушатель, кроме Андерсона, подслушивавшего за дверью, не был бы тронут этими словами, с глубочайшей сердечной болью сказанными братом брату? Сам Арвид, с детства приучившийся думать, что все люди прекрасны и один он гадок, подумал одно мгновение, честен ли он или нет; и так как его воспитание целесообразными средствами привило ему очень чувствительную совесть, он нашел, что поступил не совсем честно или, по меньшей мере, не совсем откровенно, не поставив своему брату прямо вопрос, негодяй ли тот?

— Я пришел к выводу,— сказал он,— что ты обманул меня на часть моего наследства, я высчитал, что ты слишком дорого считал за плохой стол и старое платье; я знаю, что мое состояние не могло быть поглощено моим образованием; и я думаю, что ты мне должен довольно большую сумму; теперь она мне нужна, и я прошу, чтобы ты уплатил мне ее!

Улыбка осветила лицо брата, и с выражением, столь спокойным и с такими уверенными жестами, как будто он упражнялся в них долгие годы, чтобы быть готовым каждое мгновение встретить решительное слово, он засунул руку в карман штанов, потряс связкой ключей, подбросил ее в воздухе и благоговейно подошел к кассе. Он открыл ее скорей, чем входило в его намерения и чем допускала святость места, вынул бумагу, ждавшую того же решительного слова, и передал ее брату.

— Это ты писал? Отвечай! Это ты писал?

— Да.— Арвид встал, чтобы уйти.

— Нет, садись! Садись!

Если бы тут была собака, она, наверное, тотчас же села бы.

— Что здесь написано? Читай! «Я, Арвид Фальк, свидетельствую, что я от брата моего Карла-Николауса Фалька, назначенного моим опекуном, получил сполна мою часть наследства общей суммой… и т. д.».

Он стыдился назвать сумму.

— Ты, значит, подтверждал то, что ты не считал правдой! Честно ли это — спрашиваю я? Нет, ответь на мой вопрос! Честно ли это? Нет! Следовательно, ты дал ложное свидетельство. Значит, ты негодяй! Да, да! Разве я неправ?

Сцена была слишком эффектна, и торжество слишком велико, чтобы наслаждаться ими без публики. Невинно обвиненный, он должен был привлечь свидетелей: он распахнул дверь, ведущую в лавку.

— Андерсон! — крикнул он.— Ответь мне на один вопрос. Но внимательно слушай! Если я даю ложное свидетельство, негодяй я или нет?

— Конечно, вы, хозяин, негодяй,— ответил Андерсон, не задумываясь.

— Слыхал ли ты, он сказал, что я негодяй, если я подпишу неправильную квитанцию! Что я говорил? Ты, нечестен, Арвид, ты нечестен! Это я тоже всегда говорил тебе! Добродушные люди очень часто — негодяи; ты всегда был добродушным и уступчивым, но я видел, что ты таишь другие мысли; ты негодяй! Это говорил и твой отец, ибо он всегда говорил, что думал, и был порядочным человеком, Арвид, а ты не таков! И будь уверен, что, если бы он жил еще, с болью и тоской сказал бы: «Ты нечестен, Арвид! Ты — нечестен!»

Он еще несколько раз прошелся по диагонали, и это звучало, как будто он ногами аплодировал своей сцене, и позвонил ключами, как бы давая знак к подаче занавеса. Заключительная реплика была так закруглена, что всякое добавление испортило бы впечатление целого. Несмотря на тяжкое обвинение, которого он на самом деле давно ждал, ибо всегда думал, что у брата неискреннее сердце, он был доволен, что оно миновало, и так счастливо, удачно и остроумно миновало, что он чувствовал себя почти веселым и даже несколько благодарным. Кроме того, ему представился такой хороший случай сорвать на ком-нибудь свою злобу, которая у него возникла наверху, в кругу семьи; срывать ее на Андерсоне — это с годами потеряло свою прелесть; срывать его на жене он потерял охоту.