Красная комната

– Вы не имеете права бить его, – заявил Фальк. – Если вы только тронете его, я открою окно и позову полицейского!

– Я здесь хозяин и волен бить своих учеников сколько захочу! Он мой ученик и когда-нибудь будет работать в редакции. Обязательно будет, хотя некоторые субъекты с университетским образованием и полагают, что в газете без них не обойтись! Послушай, Густав, разве я не учу тебя газетному делу? Ну? Отвечай, но говори правду, а не то!..

Внезапно дверь приоткрылась, и в нее просунулась голова – это была совершенно необычная голова, и она появилась здесь совершенно неожиданно, но в то же время это была всем хорошо знакомая голова, потому что ее рисовали уже пять раз.

Тем не менее эта, казалось бы, совсем неприметная голова оказала такое сильное действие на редактора, что он тут же набросил на себя пиджак, подпоясал брюки ремнем, поклонился и изобразил на лице улыбку, которая свидетельствовала о хорошей выучке.

Государственный деятель спросил, свободен ли редактор, на что тот ответил утвердительно и, сняв свою коммунарскую шапку, окончательно утратил сходство с рабочим.

Они вошли в кабинет редактора и плотно затворили за собой дверь.

– Интересно, какие теперь у графа планы? – спросил Игберг, с независимым видом усаживаясь на стул, как это делает школьник, когда учитель выходит из класса.

– Мне это совсем неинтересно, – ответил Фальк, – потому что теперь я знаю, какой он мошенник и какой наш редактор мошенник, но мне интересно, как ты из бессловесного скота сумел превратиться в бесчестную собаку, способную на любую подлость.

– Не надо так горячиться, дорогой брат! Кстати, ты не был вчера вечером на заседании риксдага?

– Нет, не был. Риксдаг нужен лишь тем, кто преследует свои личные интересы. Чем кончилась эта грязная история с «Тритоном»?

– В результате голосования было решено, что, принимая во внимание высокую национально-патриотическую идею предприятия, государство берет на себя финансовые обязательства этого страхового общества, которое прекращает свое существование… или ликвидируется!

– Иными словами… государство подпирает здание, под которым разваливается фундамент, чтобы руководство успело вовремя удрать!

– А ты хотел бы, чтобы все эти мелкие…

– Знаю, знаю! Все эти мелкие акционеры… да, я хотел бы, чтобы, владея своим маленьким капитальцем, они работали, а не бездельничали, занимаясь ростовщичеством, но более всего я хотел бы засадить мошенников за решетку, чтобы им было неповадно создавать мошеннические предприятия. Это называется политическая экономия! Черт бы ее побрал!.. А теперь вот что я тебе скажу! Ты домогаешься моего места! Ты его получишь. Больше тебе не надо будет сидеть в своем углу и злиться на меня за то, что приходится чистить за мной корректуры. У этой свободомыслящей собаки, которую я презираю, лежит слишком много ненапечатанных статей, чтобы я вырезал для него все новые и новые небылицы. «Красная шапочка» оказалась для меня слишком консервативной, а «Рабочее знамя» – слишком грязным!

– Что ж, я рад, что ты расстаешься наконец со своими химерами и снова становишься благоразумным. Иди в «Серый плащ»; там тебя ждет успех!

– Я расстаюсь только с одной химерой: я больше не верю, что дело угнетенных в достойных руках; я считаю важнейшей задачей разъяснять широкой публике, что такое общественное мнение и как оно формируется, особенно средствами печати; но само дело я никогда не оставлю!

Дверь в редакторский кабинет снова отворилась, и оттуда вышел сам редактор. Он остановился посреди комнаты и неестественно мягким, почти любезным тоном сказал:

– Господин асессор, не будете ли вы так добры принять на себя на время моего отсутствия руководство редакцией: я должен уехать на один день с очень важным поручением. С текущими делами вам поможет управиться господин Игберг. Граф немного задержится у меня в кабинете. Надеюсь, господа, вы не откажетесь в случае надобности оказать графу необходимую помощь.

– В этом нет никакой нужды, – отозвался граф из кабинета, где он сидел, склонившись над рукописью.

Редактор ушел, и, как ни странно, через две минуты или около того ушел и граф: очевидно, он не хотел, чтобы его увидели в обществе редактора «Рабочего знамени».

– Ты уверен, что он сразу уехал? – спросил Игберг.

– Надеюсь, – ответил Фальк.

– Тогда я схожу на набережную, посмотрю, чем там торгуют. Кстати, ты видел Бэду с тех пор?

– С тех пор?

– Да, с тех пор, как она ушла из «Неаполя» и сняла себе комнату.

– Откуда ты знаешь?

– Ради бога, не выходи из себя, Фальк! Тебе же только хуже!

– Ладно, не буду, а то и с ума сойти можно. Ах, эта маленькая женщина, которую я так, так любил! А она меня так бессовестно обманула! То, в чем она отказывала мне, она отдала этому жирному лавочнику! И знаешь, что она мне сказала? Что это лишь доказывает, какой чистой любовью она меня любит!

– Какая тонкая диалектика! И она права, потому что главный тезис абсолютно верен! Она все еще любит тебя?

– Во всяком случае, она преследует меня!

– А ты?

– Я ненавижу ее всем сердцем, но боюсь ее.

– Значит, ты все еще любишь ее.

– Давай переменим тему!