Красная комната. Пьесы. Новеллы

Атмосфера была настолько пропитана ложью и фальшью, что Арвид, подавленный и усталый, думал только о том, как бы поскорее убежать. Он видел, что эти люди, вне всякого сомнения честные и достойные уважения, были словно прикованы к невидимой цепи, которую время от времени в бессильной ярости пытались разгрызть; да, капитан Гилленборст относился к хозяину дома с неприкрытым, хотя и шутливым презрением. Он курил в гостиной сигару, принимал неприличные позы, делая вид, что не замечает присутствия дам. Он плевал на печной кафель, немилосердно ругал развешанные по стенам олеографии и весьма пренебрежительно высказывался о мебели красного дерева. Остальные гости вели себя с равнодушным достоинством, словно находились при исполнении служебных обязанностей.

Недовольный и удрученный, Арвид Фальк незаметно оделся и ушел. На улице его поджидал Олле Монтанус.

— А я думал, ты уже не придешь, — сказал Олле. — В окнах наверху все сверкает — красота!

— Вот почему ты так думал! Жаль, тебя там не было!

— А как там наш Лунделль среди всей этой знати?

— Не завидуй ему. Он еще хлебнет горя, если станет портретистом. Поговорим лучше о другом. Я действительно жду не дождусь сегодняшнего вечера, когда увижу совсем рядом рабочих. Мне кажется, это будет как глоток свежего воздуха после долгого пребывания в духоте. У меня такое ощущение, будто я иду на прогулку в лес после долгих дней, проведенных в больнице. Надеюсь, меня не лишат и этой иллюзии?

— Рабочий недоверчив, ты должен соблюдать осторожность.

— Он благороден? Не мещанин? Или гнет богатых изуродовал его?

— Сам увидишь. Ведь многое оказывается совсем не таким, как мы себе представляем.

— К сожалению, это так!

Через полчаса они сидели в большом зале рабочего союза «Северная звезда», который был уже полон. Черный фрак Фалька произвел не слишком благоприятное впечатление на окружающих; он видел вокруг угрюмые лица и то и дело ловил на себе враждебные взгляды.

Олле представил Фалька высокому худощавому мужчине с лицом фанатика; он все время покашливал.

— Столяр Эрикссон.

— Так, — сказал Эрикссон. — Этот господин тоже желает стать членом риксдага? По-моему, для риксдага он слишком тощий.

— Нет, нет, — сказал Олле, — он из газеты.

— Из какой газеты? Есть много разных газет. Может быть, он пришел посмеяться над нами?

— Нет, ни в коем случае, — заверил его Олле. — Он друг рабочих и сделает для вас все, что в его силах.

— Если так, тогда другое дело. И все-таки я побаиваюсь подобного рода господ; жил тут у нас в доме на Белых горах один такой; собирал с нас квартирную плату; Струве зовут эту каналью!

Стукнул молоток, и председательское место занял человек средних лет. Это был каретник Лёфгрен, член городского муниципалитета и обладатель медали «Litteris et Artibus»[39]. Выполняя поручения городского муниципалитета, он приобрел немалые актерские навыки, а его внешность стала настолько величественной, что позволяла ему без труда водворять тишину и спокойствие, когда бушевала буря. Его широкое лицо, украшенное бакенбардами и очками, обрамлял большой судейский парик.

Возле него сидел секретарь, в котором Фальк узнал бухгалтера из Большой коллегии. Он носил пенсне и презрительной усмешкой выражал свое неодобрение по поводу большинства высказываний, которые можно было услышать в этом зале. На передней скамье сидели наиболее именитые члены этого рабочего союза — офицеры, чиновники, оптовые торговцы, которые оказывали весьма мощную поддержку всем благонамеренным предложениям и, обладая большим опытом парламентской борьбы, с необыкновенной легкостью проваливали все проекты каких-либо реформ.

Секретарь зачитал протокол, который затем был уточнен и одобрен передней скамьей. Потом заслушали сообщение по первому пункту повестки дня.

— «Подготовительный комитет предлагает от имени рабочего союза „Северная звезда“ выразить возмущение, которое должен испытывать каждый честный гражданин нашей страны в связи с тем противозаконным движением, что под названием забастовочного охватило сейчас почти всю Европу».

— Союз считает…

— Правильно! — воскликнула передняя скамья.

— Господин председатель! — закричал столяр с Белой горы.

— Кто это там шумит? — спросил председатель, глядя из-под очков с таким выражением, словно собирался взять розги.

— Никто здесь не шумит; просто я требую, чтобы мне дали слово! — ответил столяр.

— Кто это я?

— Столярный мастер Эрикссон!

— Мастер? Когда же это вы стали мастером?

— Я подмастерье, закончивший полный курс обучения; у меня никогда не было возможности приобрести патент, но я не менее искусен, чем любой другой мастер, и я работаю на самого себя. Вот что я вам скажу!

— Подмастерье Эрикссон, пожалуйста, сядьте и не мешайте нам. Принимает ли союз предложение комитета?

— Господин председатель!

— В чем дело?

— Я прошу слова! Выслушайте меня! — заорал Эрикссон.

— Дайте Эрикссону слово! — послышался ропот в конце зала.

— Подмастерье Эрикссон… пишется через одно или через два «с»? — спросил председатель, которому суфлировал секретарь.

На передней скамейке раздался громкий смех.