Красная комната. Пьесы. Новеллы

Фальку нечего было на это ответить, и мысли его сразу же приняли совсем другой оборот.

— Ну разве не прекрасно, когда все утро ты совершенно свободен? — спросил высокий, по всей видимости взявший на себя роль искусителя.

— Ну конечно, прекрасно! — ответил Фальк и посмотрел в окно, словно измеряя на глаз свою свободу, но увидел только пожарную лестницу и мусорный ящик на заднем дворе, куда падал лишь слабый отсвет летнего неба.

— А теперь выпьем по второй! Давай! Так! Ну, а как поживает общество «Тритон»? Ха-ха-ха-ха!

— Не смейся, — ответил Фальк. — На этом деле пострадает немало бедняг.

— Каких это бедняг? Бедных капиталистов? Тебе жалко тех, кто не работает и живет на проценты с капитала? Нет, мой мальчик, ты еще не избавился от своих предрассудков. Кстати, в «Шершне» опубликована довольно забавная история об одном оптовике, который подарил детским яслям «Вифлеем» двадцать тысяч риксдалеров и за это получил орден Васы, а потом оказалось, что это были акции «Тритона» с солидарной ответственностью, и ясли обанкротились. Ну, не прелестно ли? Все их имущество составляли двадцать пять колыбелек и один портрет неизвестного художника, написанный маслом. Великолепно! Портрет оценили в пять риксдалеров. Прелестно, правда? Ха-ха-ха-ха!

Фальк без особого удовольствия выслушал эту историю, которая была ему известна во всех подробностях лучше, чем кому бы то ни было.

— А ты слыхал, как «Красная шапочка» пробрала этого жулика Шёнстрёма, который издал на Рождество свои жалкие стишки? — спросил толстый. — До чего приятно было прочесть хоть один правдивый отзыв о стихах этого проходимца! Я пару раз всыпал ему в «Гадюке», да так, что он долго не мог очухаться.

— Ну, ты был не совсем справедлив; у него неплохие стихи, — возразил высокий.

— Неплохие? Но намного хуже моих, которые разругал «Серый плащ», помнишь?

— Кстати, Фальк! Ты был в театре в Юргордене? — спросил высокий.

— Нет, не был.

— Жаль! Там сейчас хозяйничает эта лундхольмская банда. Их директор — наглый мошенник. Не прислал «Гадюке» ни одного билета, а когда вчера мы пришли в театр, он нас выгнал. Это ему даром не пройдет! Не хочешь ли разделаться с этой собакой? Вот бумага и карандаш! Сначала пишу я! «Театр и музыка», «Театр в Юргордене». Теперь пиши ты!

— Но я не видел его труппы.

— А на кой тебе черт ее видеть! Ты что, никогда не писал о том, чего не видел?

— Никогда! Я разоблачал жуликов, но никогда не нападал на честных людей, а его труппу я не знаю.

— О, это нечто невообразимое! Совершеннейший сброд! — подтвердил толстый. — Заостри свое перо и коли им в пятку, как ты хорошо умеешь это делать!

— А почему вы сами не колете? — спросил Фальк.

— Потому что наборщики знают наш почерк, а по вечерам они изображают на сцене толпу. Между прочим, этот Лундхольм — довольно буйный малый, он может вломиться в редакцию, и тогда придется сунуть ему рукопись в нос и объяснить, что таково мнение беспристрастного зрителя! Итак, Фальк пишет о театре, а я — о музыке. На этой неделе в Ладугорландской церкви был концерт. Его фамилия — Добрий? Кончается на «е»?

— Нет, Добри́, без всякого «е»! — ответил толстый. — Главное, не забудь, что он тенор и исполнял «Stabat Mater»!

— Как это пишется?

— Сейчас узнаем, — сказал толстый редактор «Гадюки», снимая со шкафа для газометра кипу засаленных газет. — Здесь вся их программа, и, по-моему, уже есть одна рецензия.

Фальк не выдержал и рассмеялся.

— Не может же рецензия на спектакль появиться в тот самый день, когда о нем объявлено в газете?

— Может! Но сейчас не это главное. Мне надо как следует раскритиковать этот французский сброд. А теперь берись за литературу, толстяк!

— Издатели присылают «Гадюке» книги? — спросил Фальк.

— Ты с ума сошел!

— Значит, вы сами покупаете книги только для того, чтобы отрецензировать их?

— Покупаем? Желторотый! Выпей-ка еще рюмку, развеселись и в награду получишь котлету!

— Может, вы вообще не читаете книг, на которые пишете рецензии?

— У кого, по-твоему, есть время читать книги? Разве не достаточно, что мы пишем о них? Мы читаем газеты, и этого чтива нам вполне хватает! А наш главный принцип — всех ругать!

— Очень глупый принцип.

— Ошибаешься! Тем самым мы привлекаем на свою сторону всех врагов и завистников данного автора и, таким образом, всегда оказываемся в большинстве, а те, кто настроен нейтрально, как правило, предпочитают славословию брань. По-видимому, для людей незаметных есть что-то обнадеживающее и утешительное в том, чтобы лишний раз убедиться, как тернист путь славы. Не правда ли?

— Да, но разве можно так легкомысленно играть судьбами людей?

— От этого только польза и старикам и молодым; уж кому, как не мне, это знать — ничего, кроме брани, я в молодости не слышал.

— Но вы вводите в заблуждение общественное мнение!