Красная королева

Взгляды Антонии и Телохранителя номер три встречаются. Антония тут же на всех парах мчит наверх. Теперь у нее нет и десяти минут, на которые она рассчитывала.

Она практически без сил прибегает на шестой этаж (Антония сейчас далеко не в идеальной форме) и звонит в дверь. Порой остается лишь надеяться на лучшее.

Открывает ей Рамон Ортис собственной персоной. В хорошие дни он выглядит не на восемьдесят, а на семьдесят. Но только не в такой день, как сегодня. Впалые глаза, серая дряблая кожа.

– Вы кто?…

И тут же узнает Антонию.

При этом он прячется за приоткрытой дверью, словно за щитом.

– У меня мало времени, сеньор Ортис. И у вашей дочери тоже.

На лестнице (величественной, мраморной, украшенной скульптурами) раздаются шаги Телохранителя номер три. Все ближе и ближе.

– По идее, я не должен с вами разговаривать, – неуверенно говорит Ортис.

Если он сейчас закроет дверь у нее перед носом, как ему явно хочется, – партия проиграна. И Антония решает идти ва-банк.

– По идее, вы должны были сказать полицейским правду по поводу того, что от вас потребовал Эсекиэль.

Рамон Ортис даже не шелохнется. И только пепельно-серая кожа становится мертвенно-бледной.

– Пожалуйста. Возможно, это наш последний шанс, – умоляет Антония.

Остается шесть секунд до того, как здесь окажется Телохранитель номер три.

Возможно, для кого-то шесть секунд – это совсем крошечный период времени.

Но только не для Рамона Ортиса.

За эти шесть секунд перед глазами Рамона Ортиса проплывают сцены двух вариантов развития событий. Либо он позволит Антонии войти и скажет, что действительно солгал полиции, признавая тем самым себя виновным в препятствии правосудию и способствуя тому, чтобы вся правда всплыла наружу; либо он закроет перед ней дверь и не изменит своих показаний. За эти шесть секунд перед ним появляется и образ Карлы: вот она совсем еще малышка, роняет мороженое на персидский ковер; а вот она уже подросток, впервые поздно возвращается домой, вся в слезах из-за разрыва со своим первым парнем.

Телохранитель номер три подбегает к Антонии и обездвиживает ее. Ему не требуется особых усилий, чтобы заломить ей руку за спину. Антония не пытается оказывать сопротивление – да даже если бы и пыталась, она все равно весит на тридцать килограммов меньше, чем он. За все это время она ни на секунду не отводит взгляда от Ортиса.

– Пожалуйста, – повторяет Антония, выворачивая шею, лишь бы не прервать визуальный контакт.

Одним-единственным жестом вы можете остановить это безумие, говорят ее глаза. Одним-единственным словом вы можете все изменить.

Миллиардер отводит взгляд и медленно закрывает дверь.

Даже Коппола не смог бы создать сцену лучше.

Бруно

Вот что значит качественный журнализм, думает Бруно Лехаррета.

Никто и никогда так сильно себя не любил, как он любит себя сейчас.

Вернемся немного назад.

Мотоцикл «Пежо Ситистар», который он накануне взял в аренду, обошелся ему недешево: 129 евро в день, однако оказался отличной инвестицией. Серый, неприметный, с багажником. Стоит лишь надеть шлем, и баскский журналист тут же превращается в одного из многочисленных курьеров, разъезжающих по Мадриду. Он практически становится невидимкой. По крайней мере для зеркала заднего вида в машине инспектора Гутьерреса, который так за целый день и не понял, что за ним следят. Когда этот болван поспешно покончил с завтраком и сел в машину, Бруно уже поджидал его на улице. Маршрут был необычайно интересным. Сначала он привел к частному дому в Лавапьес, в район, который политкорректные люди называют мультиэтническим и которому Бруно дал ласковое определение арабское гетто. Узкие односторонние улочки, на которых Бруно пришлось изрядно постараться, чтобы остаться незамеченным, черт бы их побрал. Гутьеррес заехал за какой-то девицей, которую Бруно толком не удалось разглядеть: слишком быстро она запрыгнула в машину.

Оттуда – к бульвару Кастельяна, к штаб-квартире этого самого банка, охренеть можно. Бруно сделал несколько фотографий с противоположной стороны улицы. Затем – в школу, вообще черт знает что. Бруно совсем запутался, прямо как провод от наушников. Обратно в Лавапьес: они оба заходят в дом и надолго там пропадают. Бруно сначала не решается пойти перекусить в какой-нибудь местный бар, отчасти чтобы не упустить Гутьерреса, отчасти из-за боязни подцепить там заразу. Затем все же собирается с духом и покупает себе в китайском магазине слоеное печенье в фабричной упаковке. Но за грехи надо платить, и изжога от этой индустриальной отравы не заставляет себя ждать.

Бруно Лехаррета, самопровозглашенная легенда баскского журнализма, автор незабываемых заголовков восьмидесятых и девяностых, проделал путь в четыреста километров до столицы, истратил последние деньги на карточке на аренду мотоцикла, следуя голосу интуиции…

И голосу неприязни, черт возьми. Что тут еще скажешь.