Красная лента

— Дело забрал у вас Джеймс Килларни. ФБР и Джеймс Килларни не всегда значат одно и то же.

Миллер открыл было рот, чтобы ответить, но промолчал. Он не понимал, к чему клонит Торн. Он подумал о фотографии в кармане, но решил не выкладывать этот козырь, пока не поймет, что за игра здесь ведется.

Торн оглядел графины и повернулся к нему, держа в каждой руке по бокалу.

— Это лучше, чем бренди, — сказал он. — Это арманьяк урожая двадцать девятого года. Очень хороший, правда.

Миллер выпил залпом и ощутил приятное тепло, расходящееся по телу.

Торн удивленно приподнял брови.

— Детектив Миллер, так арманьяк урожая двадцать девятого года не пьют.

Миллер не мог смотреть на судью. Он опустил взгляд на свои руки и заметил, что они дрожат.

— Вы подошли к разгадке намного ближе, чем хотелось бы, — тихо сказал Торн. — Мне сообщили, что вы хотели обсудить какой-то ордер. Потом мне говорят, что вы пришли по поводу «Объединенного траста». — Судья многозначительно посмотрел на него. — Это чужая территория, где вы мало что смыслите, детектив Миллер. Мой вам совет — уходите из моего офиса, поезжайте домой и выспитесь. Через пару дней возвращайтесь к работе и забудьте о том, что вы слышали имена Джона Роби и Кэтрин Шеридан или кого-либо еще, связанного или не связанного с этим.

— С этим… — начал Миллер.

— Мы называем это священным чудовищем.

Торн благожелательно улыбнулся, словно понимая, что сейчас чувствует Миллер.

Глаза Миллера расширились. Он уже слышал это выражение от Джона Роби.

— Monstre sacré, — сказал Торн по-французски. Он широко улыбнулся, словно понимая иронию ситуации, и добавил: — Я бы предложил вам еще арманьяка, но он очень дорог, а вы не можете оценить его по достоинству.

Миллер поставил пустой бокал на стол.

— Я не понимаю, что здесь происходит.

— Я не уверен, что вы когда-нибудь это поймете, — ответил Торн. — Дело в том, что в этой истории столько разных граней, столько различных точек зрения на то, как это произошло, что у меня возникают сомнения в том, что кто-то обладает полной информацией. За исключением, возможно, Джона Роби. Возможно, из всех нас Джон Роби знает больше всего.

— Из нас всех? — переспросил Миллер. — Вы в этом замешаны?

— Я использовал слово «нас» достаточно вольно. Я включаю себя, поскольку знаю о происходящем уже много лет. Это не та штука, с которой хочется иметь дело. Многие люди, которые начали это, уже мертвы, а большая часть тех, кто имел хоть какое-то представление об этом, была устранена…

— Устранена? Их убили? Вы это хотите сказать? Вы говорите обо всех тех людях, которых убили, верно?

— Людях? О каких людях речь?

— О тех, кого Кэтрин Шеридан записала в книги, которые вернула в библиотеку.

Торн нахмурился.

— Я не знаю, что вы имеете в виду, детектив. Какие книги?

— Она и Джон Роби… Она отнесла книги в библиотеку в день своей смерти. Сейчас они у нас в участке. Мы обнаружили в них пометки. Инициалы и даты. И начали проверять их, чтобы понять, кто эти люди.

— Джон Роби… — негромко сказал судья Торн. — Подумать только. После всех этих лет…

— Это ведь имена, верно? Инициалы и даты в книгах? Мы уже начали их проверять, сравнивая с отчетами о пропавших гражданах…

Торн поднял руку.

— Довольно, детектив. Нет нужды посвящать меня в подробности вашего расследования. Погибли люди. Это я понимаю. Из-за этого люди умирают уже двадцать лет…

— Из-за чего? О чем вы говорите?

Торн молчал, улыбаясь так, словно Миллер был глупым мальчишкой. Он подошел к стеклянной двери и, постояв минуту к Миллеру спиной, обернулся.

— Вы когда-нибудь смотрели фильм «Несколько хороших парней»? Том Круз, Джек Николсон, помните?

— Да, я знаю этот фильм. Видел несколько раз.

— Как вы считаете, какой основной посыл этой истории, детектив Миллер?

— Извините. Я не понимаю, какое отношение это имеет…

Торн остановил его.

— Ну же, детектив, изложите свою точку зрения.

— Я не знаю. Власть может развратить человека. Люди у руля могут забыть…

Торн покачал головой.

— Нет, детектив, как раз наоборот. Фильм пытается донести до нас полную невозможность предотвращения чего-то большего. Вы действительно считаете, что, убрав одного человека из системы, можно что-нибудь изменить? На место каждого выбывающего человека претендуют трое новых.

— Я вас не понимаю, судья Торн. Я не уверен, что мы с вами говорим об одном и том же.

— Конечно, мы говорим об одном и том же. Мы говорим о Никарагуа.

Миллер вздрогнул.

— Видите, — сказал Торн, — мы говорим об одном и том же. Мы говорим о Никарагуа, о незаконной войне, которая велась на деньги, добытые от продажи оружия и наркотиков. Мы говорим о сорока тоннах кокаина, которые каждый месяц прибывали в США на самолетах ЦРУ. Мы говорим об оперативниках ЦРУ… о людях, которые смогли понять, что происходит на самом деле. Они решили, что кокаин, оружие и прочие вещи приносят слишком большой доход, чтобы можно было все это остановить вместе с окончанием этой воображаемой войны.

Миллер резко поднялся со стула. Ему захотелось уйти. Он не был готов услышать такое. Все, о чем говорил Джон Роби, теперь подтвердили слова вашингтонского судьи.