Я стоял и смотрел на огромный красный деревянный дом. Более шведским он не мог быть. Красный дом с белыми углами. В лучах вечернего солнца темно-красная краска казалась ярче, ласточки стрелами носились по ясному голубому небу и садились под своды кирпичной крыши. Щемящий крик слышался из надежной темноты гнезд. Гравий двора был по-субботнему разровнен, у фронтона дома стояли широкие грабли, а посреди двора размещалась круглая клумба зеленой травы. Солнечные часы в центре измеряли ход времени. Из покрывшегося патиной бронзового шара прямо в небо торчало острие стрелы. С двух сторон дома — два небольших флигеля, а вокруг парк со старыми лиственницами. За огромным домом угадывалась река, извивавшаяся между высокими камышами.
«Неужели я опять последний?» — подумал я, глядя на другие машины и запирая дверь моего потрепанного «опеля». Пять или шесть парадно выстроившихся, сверкавших чистотой машин были значительно моложе, чем моя старина «фридо», вот уже много лет честно мне служившая и очень удобная для моих непритязательных потребностей. Благодаря широкой двери багажника огромное количество различных секретеров и стульев с аукционов практически всей Швеции перекочевали ко мне домой в Стокгольм. Нет, уж лучше тратить свои немногочисленные монеты на прекрасное, нежели разъезжать на машине модели последних лет. Но здесь стояли и новоявленный богач «мерседес», и силач «вольво», и спортсмен «сааб-турбо». Был и большой белый «ягуар». Неужели я завидовал? Нет, не на этот раз. Машины никогда не волновали меня.
Под моими башмаками пощелкивал гравий дорожки — я направился к широкой лестнице, обрамленной огромными вазами с белыми и красными петуньями. Словно черные глаза, блистали проемы оконных рядов. Кружева гардин не двигались, в доме царила тишина. Но вот с обратной стороны дома послышались смех и голоса. Завернув за угол, я оказался на огромном травяном ковре, мягкими волнами спускавшемся прямо к реке. Под грубым стволом платана стоял большой желтый трактор для стрижки травы, очевидно помогавший Йенсу поддерживать порядок. И на память пришли пропахшие потом бесконечные часы рукопашной борьбы со старым трактором из литого железа у себя в усадьбе в Вибю. Это был труд раба на галере, даже не говоря о ручном инвентаре, с помощью которого надо было поддерживать чистоту и порядок на дворе и гравиевых дорожках, пока хлорекс и другие препараты не облегчили этот труд.
— Юхан, дорогой! Добро пожаловать!
С распростертыми объятиями и широкой улыбкой навстречу мне шел Йенс Халлинг. На этот раз рубашка с короткими рукавами и шорты исчезли, на босых ногах вновь оказались ботинки, и директорский облик был восстановлен, по крайней мере в том, что касалось одежды. На нем были темно-синие брюки и белый пиджак из льна. Светло-голубая рубашка, на шее вместо галстука шарф. Светлые волосы тщательно причесаны, слабый запах воды после бритья, — казалось, что он только что вышел из душа. Позади него на лужайке, словно клумба ярких цветов, стояла группа по-летнему одетых людей со стаканами в руках. Пожалуй, следует модернизировать Эльзу Бескоу, подумал я, и переименовать «Праздник в садике» в «Коктейль цветов». Господин Репейник с бурбоном со льдом и госпожа Роза со стаканом бурлящего шампанского. Такие ассоциации вызвали у меня, конечно же, платья дам.
— Дорогие друзья, это Юхан Кристиан Хуман!
Йенс ликующе поднял мою правую руку, и я почувствовал себя цирковым артистом, номер которого объявляет сам директор. Все посмотрели на меня с любопытством. Чего они ждали? Что я сделаю кувырок или еще что-нибудь? Что, собственно, рассказал им Йенс обо мне?
— Юхан — один из ведущих столичных антикваров с фантастическим ассортиментом и до смешного низкими ценами. А как старый, первый куратор клуба «Сёдерманландс-Нэрке Нашун» в Упсале он — олицетворение самой чести. Внимание! Если вы хотите от чего-нибудь отделаться или, наоборот, заполучить бюро Хаупта или Рослина — именно он вам нужен. И все это быстро и без нажима.
Йенс рассмеялся, я же улыбнулся, но несколько натянуто. Не люблю быть в центре внимания, особенно на обеде, где никого не знаю. Йенс явно начал давно и уже пропустил несколько рюмок сухого мартини. Мы подошли к остальным, я вручил хозяйке цветы. И пару бутылок «Кайзерштуль-Туниберг», освежающего летнего немецкого вина.
— А сейчас я представлю тебе моих гостей, — улыбнулся Йенс. — Станем опять естественными и начнем все всерьез. Вот это — почетный гость. Кланяйся как следует, Юхан.
Я узнал его сразу. Последний раз мы виделись у Фагертэрна. Ладно скроенное лицо центуриона, белые волосы, начавшие выпадать, но все еще густые. Твердый взгляд темных глаз. Сила, исходившая от него, была ощутима. Рубашка навыпуск уступила место темно-синему пиджаку с позолоченными пуговицами. Густав Нильманн приветствовал меня спокойной улыбкой. Пожатие твердое, глаза решительные. И он продолжил разговор с девушкой, которую я видел у озера с лилиями. Было заметно: приехавший из Стокгольма антиквар не очень импонирует ему.