Красная линия

Слава богу, дверь хлопнула. Ушла. Можно лечь на диван, вытянуться во весь рост. Будто от этого легче станет, ага… Тело по-прежнему болью болит, будто его били палками. Поплакать бы сейчас, но слез опять не было. Сухо было внутри, как в пустыне. Выжженная равнина в трещинах, пустота…

* * *

Вечером и впрямь нагрянули родители Стаса — Евгения Борисовна и Михаил Дмитриевич. Добрые интеллигентные люди, очень тактичные. Стас у них был поздним ребенком, и они в нем души не чаяли, к ней всегда хорошо относились, ни разу не случилось меж ними ни одного недоразумения и недопонимания. И она их тоже любила. Потому что когда мужа очень любишь, то и родителей его любишь, это ж понятно. Но сейчас-то, сейчас… Ну зачем они приехали, неужели не понимают, что сейчас не надо бы ничего… Что сейчас ее лучше в покое оставить. Наверное, это мама настояла, чтобы они приехали. Позвонила им и настояла. Они наверняка и не знали ничего, пока мама не позвонила…

Жалко на них смотреть, конечно. На Евгении Борисовне лица нет. И Михаил Дмитриевич такой растерянный, будто кругом виноватый. Им-то это за что, господи? Зачем, мама, зачем… Вот уж воистину — благими намерениями вымощена дорога в ад…

— Лерочка, деточка, ну как же так… Ты прости нас, что мы… Наверное, тебе даже видеть нас не хочется, но мы не могли не приехать… — виновато проговорила Евгения Борисовна, заходя в гостиную и осторожно садясь на краешек дивана. — Нам позвонила твоя мама, и мы… Просто как обухом по голове… Я даже не поверила сначала, не могла поверить! Мы ж не знали, ничего не знали! Потом я Стасу позвонила, и он… Он даже говорить со мной не мог, Лерочка. Он так сильно переживает… Голос такой больной… Он в квартире у друга сейчас, ходит из угла в угол, места себе не находит. И в больницу с утра не пошел, попросил коллегу его подменить. Да и какой из него врач в таком состоянии… Ой, тебе ведь, наверное, и слышать про него неприятно, я ведь понимаю, Лерочка, я все прекрасно понимаю! Просто не знаю, что сказать… Как сказать…

— Да погоди, Жень, погоди! — тихо, но властно перебил супругу Михаил Дмитриевич. — Что ты сидишь, причитаешь, будто умер кто, в самом деле. Просто слушать тебя невозможно. Все ведь живы, здоровы… А если так, то все поправимо, все можно пережить. Перетерпеть как-то… Пусть со временем, но… Скажи, Лерочка, правильно я говорю? Скажи, не молчи… Ведь можно все поправить, да?

Евгения Борисовна взглянула с досадой на мужа — мол, все не то сейчас говоришь, не то… И тут же постаралась его слова подкорректировать, смягчить немного:

— Имеется в виду, Лерочка, что с выводами тебе торопиться нельзя… Конечно, трудно теперь все поправить, я понимаю. Но ведь можно как-то постараться забыть… Хотя бы со временем…

— Ну да, ну да… — кивнул Михаил Дмитриевич. — Со временем все забудется и поправится, вот увидишь! Это сейчас тебе плохо и ты готова все разорвать, но потом…

— Ничего уже нельзя поправить, Михаил Дмитриевич, ничего… — эхом откликнулась Лера, глядя в сторону. — Вы ведь и сами это понимаете, я думаю. К чему лишние слова?

— Да погоди, Лерочка, погоди… Ну что ты так уж настроена — просто категорически безысходно! Мало ли что в жизни случается, это ведь всего лишь жизнь, она априори не может быть идеальной! Чего уж сразу смертный приговор-то подписывать! Даже на государственном уровне смертная казнь отменена!

— А я никого не казню. Пусть все живут и радуются. Только без меня. И я прекрасно понимаю, что вы мне хотите сейчас сказать… Мол, пережить надо, перетерпеть, все простить, начать заново… И я бы рада так, но не получится у меня. Я знаю, что не получится. Чего ж тогда зря суетиться с этими покушениями на перетерпеть-простить-забыть?

— Да не надо терпеть, я ж не о том… Я тебя не к терпению призываю, а… Как бы это сказать… К снисходительности я тебя призываю. К умной и мудрой снисходительности, понимаешь? Ну, отнесись к этой ситуации как вполне себе анекдотической! Миллион анекдотов же есть на эту тему, согласись? Мол, вернулся муж из командировки… Только у тебя как бы наоборот — жена вернулась из командировки. Да, как бы наоборот… Ведь ты тоже смеешься над такими анекдотами, когда тебе их рассказывают! Вся наша жизнь — это же сплошной анекдот, согласись! Нельзя к ней относиться уж так убийственно серьезно, иначе с ума сойдешь! Ну услышь меня, Лерочка, деточка, ну пожалуйста…

— Я слышу вас, Михаил Дмитриевич, я слышу… Наверное, и я бы на вашем месте говорила что-нибудь подобное, да. Всегда найдутся нужные слова, когда ситуация лично тебя не касается. Десятки, тысячи нужных слов…