Красная линия

— Прости его, Лерочка, прости! — снова подала голос Евгения Борисовна, жалобно протягивая к ней руки. — Стас же так любит тебя, ты и сама это прекрасно знаешь! И ты его любишь… Да хотя бы для того прости, чтобы любовь сохранить! Господи, да вы такая чудесная пара, мы так радовались за сына всегда… Я даже боялась немного того, что у вас все хорошо. Слишком хорошо. И от Стаса не ожидала… С другой стороны, ведь ничего такого ужасного в этом нет… Поверь, нет ни одного женатого мужчины, который хоть раз в жизни не оступился, не соблазнился… Да таких просто в природе нет, Лерочка! Есть те, кого на месте преступления застали, и те, кому свой грешок скрыть удалось. И все. Других просто нет…

— Да, Лерочка, со всеми мужиками такое бывает, это правда, — поспешил подтвердить слова Евгении Борисовны Михаил Дмитриевич, и она глянула на него с удивленной досадой, губы поджала обиженно. Видно было, как ей хочется спросить мужа: и ты, что ли, мне изменял? Но промолчала — чего ж для сына не сделаешь…

А Михаил Дмитриевич продолжил почти вдохновенно:

— Ни одного такого не сыщешь, чтоб совсем уж негрешен… А что делать? Природа у нас такая, у мужиков. Полигамная. Иногда не в силах с собой совладать, да…

— Ой, ну что ты такое говоришь, Миша! Опомнись! — не выдержала Евгения Борисовна. — Что ты несешь, ты хоть самого себя слышишь сейчас? Куда тебя понесло-то!

— А я что, я наоборот… Я как лучше хотел… Ты ж сама первая начала эту тему, Женечка… — виновато проговорил Михаил Дмитриевич, глядя на жену испуганно. — Да ничего плохого я и не сказал, что ты… Как есть, так и есть…

Евгения Борисовна сердито махнула рукой, и в пространстве повисла неловкая пауза. Такая неловкая, будто слышно было, как она звенит высоко…

Первым нарушил молчание Михаил Дмитриевич, произнес тихо:

— Ты и впрямь прости меня, Лерочка, если что не так сказал… И не знаешь тут, что сказать надо и как… Просто нам сына жалко, ему так плохо сейчас! Да и тебе тоже плохо, Лерочка, мы ж понимаем. Вот и хотелось как-то нивелировать эту дурную ситуацию, помочь как-то. Чтобы ты не торопилась, чтобы подумала, успокоилась хоть немного.

— Да, да, мы все понимаем… — поспешила повторить за мужем Евгения Борисовна. — Тебе решать, конечно, только тебе. Но, девочка моя милая, я тебя очень прошу… Я тебя умоляю просто — не принимай никаких поспешных решений, пожалуйста! Помни главное — Стас очень любит тебя, у вас прекрасная семья. Разрушить все очень просто, но только вот… Надо ли? Обещай мне подумать, прежде чем… Хорошо?

Лера кивнула автоматически — говорить ей ничего уже не хотелось. Тяжело было говорить, лишний раз повторять одно и то же.

Видимо, Евгения Борисовна почувствовала ее отстраненность, снова заговорила тихо:

— Мы ведь сейчас долго беседовали по телефону с твоей мамой, очень долго… И она мне сказала, что ты все про какую-то красную линию твердишь… Мол, Стас перешел эту красную линию, и оттуда возврата нет. Но ведь это не так, Лерочка, не так… Поверь мне — нет между любящими мужчиной и женщиной никакой красной линии. Нет, Лерочка, нет, ее просто не существует! Ошибка есть, да… Но это всего лишь ошибка, поверь! Ошибка, которую можно исправить. А красной линии нет!

— Есть, Евгения Борисовна… Есть, к сожалению, — тихо и почти равнодушно возразила Лера. — Есть, потому что я ее вижу, я ее чувствую, и от этого не денешься никуда. Есть, есть. Это как в аэропорту на паспортном контроле… Ступил за красную линию, штампик тебе в паспорт шлепнули — и все, ты уже не в своем государстве. Обратно уже не пустят. Нельзя. Даже если очень захочешь… Простите, что я вам все это говорю, но по-другому уже никак.

— Да, я понимаю, Лерочка, понимаю. Но вы ведь со Стасом сейчас не в аэропорту, вы ж никуда не летите. Я думаю, это неправильная метафора, ошибочная. Какая-то слишком гиперболизированная. Ты все же подумай, Лерочка, найди в себе силы. Очень тебя прошу…

— Да, я подумаю. Потом. Сейчас уже ничего не могу. Вы извините, но у меня очень голова болит…

— Да, да, мы уйдем сейчас, не будем тебя больше тревожить. А ты ложись и поспи, на тебя и правда смотреть больно. И помни, что мы очень любим тебя… Ты ж нам как дочь, Лерочка… Как же мы без тебя будем? Нам и не надо другой невестки, кроме тебя…

— Да, я знаю. Спасибо. Я вас тоже очень люблю. Вы ж ни в чем не виноваты…

Евгения Борисовна улыбнулась неловко, опустив голову. Потом поднялась с дивана, проговорила тихо:

— Идем, Миша… Лерочке отдохнуть надо. Идем… Не провожай нас, Лерочка, мы сами захлопнем дверь… Отдыхай…

После того, как захлопнулась дверь, Лера прошла на кухню, стала смотреть в окно, как они выходят из подъезда и садятся в машину. Грустные такие, будто пришибленные. Евгения Борисовна платочком вытирает глаза.

Жалко их… Такие хорошие и добрые люди. И она тоже хороша — даже не попрощалась толком. Даже чаю выпить не предложила. Теперь долго, наверное, не увидятся. Хотя долго — это не то слово. Точнее сказать — никогда уже не увидятся…

Подумала так и заплакала. Горькие были слезы, не спасительные. Лучше уж совсем не подходила бы к окну, не смотрела…

* * *