Красная лошадь на зеленых холмах

— Что же теперь нам делать с глубокоуважаемым Сафой Кирамовичем? Позорная история… Трудно придумать что-либо более авантюристическое, чем эта идея! Зачем? Зачем такие вещи? Я не думаю, что там имели место неточные записи. Нет. Девушки работали до упаду! Но вы-то, уважаемый человек, человек с белой головой… Мне стыдно говорить вам жестокие слова, но я обязан это делать как коммунист, как ваш товарищ… Перед сединами мы всегда склоняемся, хотя крепко подозреваю, что за эти три-четыре года мы все поседеем… (Смех в зале.) Как вы-то, Сафа Кирамович, могли толкнуть их на эту авантюру? Как им теперь смотреть на белый свет? На своих друзей? Ведь оказались-то хвастунами! Хоть посоветовались с ними? Ведь есть вещи физически невозможные! Рекордные цифры должны быть тщательно взвешены! Вы разговаривали с ними?

— Ипташляр… товарищи…

У Алмаза от обиды и гнева словно ватой заткнули уши. Он больше не мог слушать. И здесь то же самое. Забыв, где он, постучался в дверь. Несколько человек взглянули в его сторону. Горяев тоже посмотрел, Алмаз приоткрыл дверь, чтобы тот его узнал, но парторг в ту же секунду отвернулся.

Алмаз тяжело вздохнул, сорвал с горла галстук и поплелся по пустым красным коридорам вниз. Когда очутился на улице, он вспомнил, что не пошел на работу, усмехнулся, сел в автобус.

На РИЗ приехал уже к обеду, что-то делал до вечера, упорно не отвечая на вопросы Наташи и на молчаливые взгляды Нины, он изнывал от желания закричать или заплакать.

Вечером он поплелся к своему общежитию. В комнате были гостьи — две женщины в красных пальто-джерси. А возле них электрики — бритые, розовые, нарядные — в костюмах, в белых рубашках с блестящими запонками. Наверное, поэтому Алмаз их не узнал — привык, что они все время черные, мохнатые, угрюмые.

— Что, парень? — тихо спросил Серега, носатый, в очках. — Забуриваешься помаленьку? Не стоит. Это, Анна Ивановна, наш строитель. Валентина Петровна, раздевайтесь, посидите.

— Да нет же, Сергей Васильевич… ждут нас. Идемте!

Алмаз молча сел на свою кровать. Электрик Иван положил ему на плечо желтую руку, подумал и вытащил из кармана маленького верблюда, сплетенного из толстеньких изолированных проводков — белых, красных, черных. Чуть больше спичечного коробка.

— Вот, — сказал он. — С Новым годом, парень. Держись — не падай.

Электрики и их гостьи ушли. Следом за ними исчез Илья Борисович. Шофер Петя курил, подмигивая Алмазу.

— Переходи к нам, айда-ка! Шоферов не хватает. Вал не тот. Но четыре куска иметь будешь!..

Алмаз, чуть не плача, разглядывал смешного верблюжонка. «Спасибо, Иван. Спасибо, Сергей. Не понял вас Шагидуллин совершенно. А вы вон какие добрые люди…»

Вернулся Илья Борисович. Из карманов пальто оттопыривались бутылки. Догадавшись, о чем говорит шофер Петя, закричал с порога:

— Сделаем! Все это антимония, мой мальчик! Тебе давно бы понюхать пороху! Я поговорю с нашими… пойдешь в шофера или к скреперистам. А это… не расстраивайся. Судьба играет человеком. Сегодня ты, а завтра мы, как сказано в опере Чайковского… И все равно жизнь прекрасна! Я оптимист! Жиз-знь — самое ж изумительное на земле! Ну я еще не готов для речи… Вот выпьем, и я тебе объясню!

Алмаз выпил и сразу опьянел. Одеревенели ноги, побежали по ним искорки, губы перестали слушаться, словно пришитые. Потом это ощущение прошло. Почувствовав себя смелым и бывалым, сказал решительно:

— Я перейду, хочу перейти; работать буду.

Появился облепленный снегом рыжий Вася, принес письмо.

— От Белокурова.

— Дай!.. — Алмаз вырвал конверт. Стал читать. В дрожащем кулаке он стиснул проволочного верблюжонка.