Красная лошадь на зеленых холмах

— Да, ты высокий… Это хорошо… Девушки будут любить. Ведь любят, а? Любят?

Алмаз мучительно краснел, лицо его стало свирепым от смущения, желваки заходили по скулам, но ничего он не мог с собой поделать, краска с лица не сбегала.

— Ну, чего ты молчишь? А я, может быть, тебя люблю, м-мальчишка!.. Ах, это, конечно, антимония… люблю, люлю… Но будешь когда-нибудь уезжать в столицу — не бросай свою девушку… не бросай… зубами тащи за собой… Ах, пошли спать. Зябко что-то. А это… завтра посмотрите… Мы утром уедем. Расчет пришлют в Москву. Я уже выписался.

Он стоял возле стола, старый, плешивый, с дрожащими веками, со смешными — ниточкой — усиками, растроганно улыбался, глядя на Алмаза. Алмаз поднимал от неловкости то одно плечо, то другое, переминался с ноги на ногу, не знал, что сказать.

— Мальчик, мальчик… — пробормотал Илья Борисович, обнимая Алмаза. Руки у него били темные от неотмытого машинного масла и сажи, ногти желтые. — Будь хорошим человеком. Начнешь хитрить, ужом лезть — потом раскаешься… А я тебя напишу… портрет твой… Обязательно напишу… если жив буду…

У него блестели слезы на щеке, он быстро складывал краски в ящичек. Лег в кровать и затих.

Алмаз выключил свет и в синей темноте, словно в брод, потащился к своей кровати. Куда его-то судьба выведет? Что его-то ждет?

Утром при резком свете электричества, часов в шесть, Илья Борисович, одетый в хороший костюм, со старомодной бабочкой в горошину, простился с товарищами. В дверях стояла Ольга Ивановна. Илья Борисович хотел что-то сказать веселое, только дернул головой, не смог, поднял свой обшарпанный чемоданчик с железными уголками и вышел из комнаты. Ольга Ивановна рассеянно улыбнулась рабочим, опустила и подняла голубые веки на выпуклых глазах и повернулась вслед за мужем. И Алмаз увидел, что прелестные ее замшевые сапожки не новы, один возле щиколоток починен, и пожалел от души совсем ему непонятных людей, и пожелал им не знать горя, а только честной и спокойной жизни…

Круговорот людей. Командированные, бичи, искатели легкого счастья… Некоторые живут два-три дня — и исчезают. Прощайте и вы все — в вагончиках поселка Энтузиастов меньше такого народа…

Алмаз вышел во двор ОМ, где под навесами и без навесов стояли бесконечные ряды экскаваторов и автоскреперов, бульдозеров и маленьких тракторов желтого цвета, Т-54 — кишиневских «танкеток». Здесь же он увидел Горяева. Парторг, видимо, его вспомнил — подошел, протянул руку:

— Новичок?

— Да, — смутился счастливый Алмаз.

Горяев пронзительно блеснул глазами.

— Это вы ко мне летом заходили?

— Эйе, — по-татарски ответил Алмаз, чтобы Горяев не рассказывал присутствующим историю о замученной лошади. Ему было бы невозможно это слушать. — Мин. (Я.)

— Кайда эшлисен? (Где работаешь?)

— Элле эшлемим. (Еще не работаю.)

— Шофер эшне белясенме? (Работу шофера знаешь?)

— Белякейгене. Права бар, любитель правасы. (Немножко. Права есть любительские.)

— Ого! — Горяев насмешливо кивнул. — Эйбет, эй-бет. Кая сине алырге микен?.. (Хорошо, хорошо, куда бы тебя взять?..)

Шагидуллин обрадовался, увидев парторга, но ему было стыдно за свой поступок перед Новым годом, разве можно стучаться в горкоме, в двери конференц-зала, где заседали секретари? Какое нахальство! Еще и белую рубашку купил, пришел, как шпион! А если бы Горяев вышел в коридор и не узнал его, не вспомнил? Алмазу стало не по себе…

Энвер Горяевич повел Алмаза по заснеженному двору, он говорил о том, какое это огромное хозяйство, что не хватает рук… Можно было заняться буронабивными сваями или стать сварщиком. Но если уж очень Шагидуллин хочет за руль, он может водить «Ниссу» — небольшой автобус Горяева… Видимо, и в самом деле чем-то запомнился Алмаз парторгу, и не была ему безразлична судьба сельского парня, но Алмаз, сам не зная почему, чуть ли не грубил Горяеву, утверждал, что хочет за «тяжелый» руль, он уже не мальчишка. Наверное, с ним такое происходило потому, что он видел — их слушают издалека и за ними следят шоферы с черными руками — кто хмуро и непроницаемо, а кто с усмешкой. Начинать жизнь свою в ОМ с роли любимчика у начальства Алмаз не хотел. Энвер Горяевич, видимо, что-то понял, долго смотрел в красное от злости лицо парня и очень тихим добрым голосом сказал:

— Ну смотри. Я не настаиваю. Поговори с Ахмедовым, у него одна из лучших бригад. Может, как практиканта он тебя возьмет? Но это уж летом. А пока с первого февраля иди на курсы. За три месяца получишь права профессионального шофера… и еще какую-нибудь специальность… опять же сварщика. Эти дни в гараже поработай, руками пощупай двигатели… Ярый мы? (Годится?)