Красная перчатка

Таверна оживилась, заказы последовали один за другим, и веселье начало перехлестывать через край. Но Франсуа быстро разочаровал воров и прочих проходимцев — свое выступление он сделал недолгим и закончил его, словно в назидание собравшимся, песенкой про плута и мошенника:

— …Ах, как истина свята,
Что есть на каждого плута
Свой плут — еще хитрее вдвое!

Краем глаза он уже заметил, что к его столу приближается тот человек, которого он ждал. Воры криками выразили недовольство столь кратким представлением, но когда они увидели, кто появился в таверне и присел за стол жонглера, недовольный гул затих, и все дружно начали наливаться вином. Представителям парижского «дна» очень понравилась песенка Франсуа о выпивохах; они смаковали ее строфы, как самое вкусное лакомство, повторяя их по многу раз.

Человека, составившего компанию жонглеру, звали Жак ле Брюн по кличке Серый Жак. Главарь банды, сколоченной из бывших военных и представляющей большую силу, он был уже стар и семьи не имел. Его молодая жена умерла при родах, и для новорожденного сына, которого назвали Жан, пришлось ему нанимать кормилицу. Франсуа знал, что «воспитанием» сына главаря банды занимаются лучшие воры Парижа — папаша ле Брюн готовил себе достойную смену. Ведь любое ремесло, чтобы добиться в нем успехов, нужно знать досконально.

— Зачем звал? — без всякого предисловия грубо и нетерпеливо спросил Жак ле Брюн.

Жак ле Брюн был давно знаком с Франсуа, причем это знакомство едва не вышло ему боком. Однажды они столкнулись на узкой дорожке. Жонглер оказался гораздо проворней и искусней Серого Жака во владении оружием и мог бы убить его, но он великодушно отпустил будущего главаря банды на все четыре стороны, лишь забрав у него кошелек с монетами. Вор и грабитель этот жест оценил больше, чем милосердие, и с той поры сильно зауважал непоседливого бродягу. Все в Париже знали, что Франсуа находится под защитой Жака ле Брюна, поэтому жонглер мог хоть преспокойно уснуть посреди мостовой, и ни один вор не покусился бы на его кошелек.

— Есть дело, — коротко ответил Франсуа.

— Да ну? — удивился Жак ле Брюн.

Это было что-то новое. Неужели жонглер решил примкнуть к воровскому сообществу? А иначе как трактовать его предложение дать «наколку».

— И в чем оно состоит? — спросил удивленный Серый Жак.

— Не спеши. Посиди, выпей… А потом мы выйдем, найдем укромное местечко и поговорим. Дело стоящее, тебе должно понравиться. На кону большие деньги.

Жак ле Брюн с пониманием кивнул: ни для кого не тайна, что среди представителей парижского «дна» есть «крысы» — осведомители городской стражи. Могли они находиться и в «Пегом осле», поэтому осторожность Франсуа была понятна.

Покинув таверну, они направились к одному из старых мостов — Малому, который вел с левого берега на остров Сите, где можно было потолковать без лишних ушей и глаз. Вообще-то, возле Малого моста всегда толпился народ — там находились лавки с разнообразными товарами, но парижские мазурики, а с ними и Франсуа, знали места, куда никто не заходил, разве что вездесущие мальчишки-сорванцы.

Потаенное место называлось Малый Шатле; это был замок с двумя башнями, построенный для защиты моста. Он разрушился в конце прошлого века во время большого наводнения, и теперь в его развалинах ютились лишь коты и одичавшие собаки, да по ночам из разных нор вылетали на охоту стаи летучих мышей.

Франсуа и Жак ле Брюн, весьма заинтересованный намеками жонглера на большой куш, расположились в развалинах на чисто отмытой дождями плите. Жонглер аккуратно расстелил салфетку, поставил на нее две бутылки вина, чаши, и разложил немудреную закуску — несколько кусочков сыра и фрукты, предусмотрительно прихваченные из таверны. При взгляде со стороны любой парижанин решил бы, что это двое друзей решили пображничать на природе, вдали от злых жен.

Осушив свою чашу, ле Брюн сердито спросил:

— Может, ты уже начнешь звонить? Все темнишь, темнишь… Или хочешь предложить мне способ, как взять королевскую казну?

— Почти что, — серьезно ответил Франсуа. — Но сейчас из-за недавно закончившейся войны она пуста, а я хочу предложить тебе тысячу шездоров.

— Сколько?! — У ле Брюна глаза полезли на лоб — это была немыслимая сумма.

— По-моему, ты никогда не страдал глухотой. Повторяю — тысячу полновесных золотых монет. Таких денег тебе с твоей «профессией» не добыть и за сто лет.