Красная планета

Через несколько дней, раздавленный и изнуренный, я улетел домой. Московская жизнь на удивление быстро заглушила во мне и боль, и отчаяние. “Судьба в чистом виде, – сказал я себе. – Никто не виновен. Хорошо, что сам благополучно унес ноги”. Да, всё вернулось на свои места – всё, кроме одной вещи: книги, которую мне хотелось написать об этом городе. Образ девушки, в чью жизнь я невольно вмешался, возник сам собой. Ее образ требовал литературной жизни, раз уж в реальности никакой жизни у него не было. В историю великого архитектора вплеталась новая история, и это была история мимолетной любви. Любовь связала не только героев книги, но и саму книгу. Пусть она войдет в отель за минуту до катастрофы; пусть страх и страсть двух отрезанных от мира, чужих друг другу людей толкнут их в объятия. Желанная, но не случившаяся ночь, пусть она произойдет на влажных гостиничных простынях; пусть они долго белеют в конце книги – финал этой книги будет открытым.

Через год, когда первый мой роман был опубликован, неожиданно дал знать о себе турецкий писатель. Вовремя тогда исчезнувший, он снова появился в моей жизни, но уже по собственной воле. Он решил, что мою книгу должны прочитать у него на родине. Тут же нашелся и переводчик, а затем и издатель, и меценат, выступивший в поддержку книги. Так я снова очутился на берегу Босфора.

Теперь, когда книга жила своей жизнью, мне не хотелось вспоминать о прошлом, тем более что город неожиданно открылся мне стороной, которую я только мечтал увидеть. Есть в январе короткое зимнее время, когда целыми днями идет снег. Стамбул словно замирает под его мокрыми, похожими на овечью шерсть, хлопьями. Улицы и лавки, рестораны и базары пустуют, аэропорты закрыты, транспорт, парализованный снегопадом, не ходит. Утаптывая снежную кашу, ты идешь по белому лабиринту. Исчезают грязь, шум. Тишина словно выткана белизной. Город, каким его видели великие султаны, и каким их видения воплотили великие архитекторы, придвигается вплотную. Пока идет снег, времени как будто не существует. И вот ты идешь внутри этого сна, разглядывая его диковины, пока ноги случайно не выносят тебя в знакомый переулок. Вот обсыпанный снежной пудрой кипарис; белые купола, похожие на крышечки от чернильницы; знакомая лестница, заваленная снегом; деревянная дверь, откуда три года назад ты вышел.

Я постучал, прислушался – только сердце колотилось в доски. “Значит, не судьба, – с горькой усмешкой сказал я. – Да и следов нет”. И в тот же момент услышал голос. Это был бородач, который высунулся в окно и звал меня. Когда я поднялся к нему, я понял, что попал в лавку ковров, и кое-как объяснился, то есть сказал правду: что ищу госпожу Эсру, которая помогла мне с книгой, и что теперь, когда книга вышла, мне хотелось отблагодарить ее. Я сказал это так, как если бы ничего не знал о ней. Притворился случайным знакомым, каким и был, по правде сказать. С холодным спокойствием я ждал приговора. Бородач, невольно ставший моим судьей и палачом, улыбнулся и закивал. “Пять минут! – сказал он. – Эсра-ханум вышла пообедать и вернется через пять минут. Господин может подождать здесь, я принесу чай. Вы будете моим гостем. Садитесь, из этого окна будет видно, когда она вернется”.

Тяжесть, которую все это время я носил в себе, я по-настоящему ощутил только тогда, когда бородач освободил меня от нее. Один человек во мне ликовал: “Она жива!” А другой делался все угрюмее.

“Жива? Отлично. Но что ты тогда здесь делаешь?

Ведь твоей судьбой она даже не поинтересовалась?” “Такой снег, господин, ах, какой снег”, – вздохнул продавец. Я посмотрел в окно – действительно, от моих следов в переулке ничего не осталось.

“Напишу записку”, – решил я. Словно подслушав мои мысли, продавец вышел и вернулся с карандашом и бумагой. Подышав на пальцы, я принялся писать. Несколько строчек буквально вылетели из-под грифеля, но это было начало письма к возлюбленной. Той, с которой я провел ночь и которую мысленно желал. Перечитав эти строки, я решил выбросить письмо несуществующей женщине в печку. Что передать этой? Даже книгу, которая лежала в кармане, она прочитать не сможет.

“Нет, никакого письма не будет, – подумав, сказал я. – Простите за беспокойство. На словах ничего передавать не надо тоже. Хотя… (тут во мне проснулся некто мстительный) – скажите, что заходил русский писатель. Да, так и скажите. А больше ничего говорить не надо”.

Когда я вышел на улицу, с побелевшего неба, крутясь и вращаясь, падал снег. Он стирал мои следы и границу между землей и небом. Глядя на его пелену, я постепенно уверился, что не существовало ни нашей встречи, ни нашей невстречи. Если бы не книга в кармане, я мог бы представить, что никогда не писал ее тоже.