Красная площадь

– Да, это был «Траби», – Петер задул пламя. – Хотя ничего не докажешь. От принадлежавшей Томми машины не осталось ничего, что можно было бы сравнить с этими осколками. Однако адвокату все же придется признать, что «Бронко» во что-то врезался.

Радио быстро заговорило по-немецки. Петер написал на листке название фирмы – «Фантази Турз» – и адрес Бориса Бенца.

Аркадий подсказал:

– Спросите, сколько машин зарегистрировано на имя «Фантази».

Петер спросил, потом записал на листке цифру 18, а рядом дал наименования: «Пасфайндер», «Навахос», «Чироки», «Трупер», «Ровер».

Он положил трубку на место.

– Вы говорили, что никогда не видели Бенца.

– Я говорил, что Томми встречался с Бенцем.

– Вы говорили, что вы с Томми были на шоссе, потому что разыскивали Бенца. Сначала вы поехали в секс-клуб.

– Томми видел его там год назад.

– С кем он был связан? Каким образом они встречались?

Аркадию удалось утаить от Петера имя Макса, потому что от Макса был всего один шаг до Ирины. «Было бы ужасно, – подумал он, – если бы все мои усилия завершились лишь тем, что она оказалась бы втянутой в расследование Петера».

– Зачем им понадобилось встречаться? – спросил Петер. – Что, Томми хотел поговорить с Бенцем о войне?

– Уверен, Томми говорил ему об этом. Он расспрашивал людей, потому что писал книгу о войне и был одержим этой работой. Его квартира похожа на военный музей.

– Я там был.

– И что вы думаете на этот счет?

Глаза Петера выражали готовность к действию, словно он по радио подзарядился энергией. Он достал из куртки ключ.

– Думаю, нам следует еще раз посетить этот музей.

Две стены комнаты были разрисованы свастиками. Третью целиком закрывала карта вермахта. На полках красовалась собранная коллекция противогазов, жестяных моделей танков, колпак от колеса автомашины Гитлера, разные боеприпасы, ортопедический ботинок Геббельса. Часы в виде орла, стрелки которых показывали двенадцать.

Петер сказал:

– Я уже был здесь. Вошел и вышел. Обычно мы не осматриваем квартиру жертвы автокатастрофы.

На столе, где во время вечеринки стоял торт с Берлинской стеной из леденцов, теперь была пишущая машинка, лежали листки с записями, бумага и карточки для картотеки. Петер побродил по квартире, сфокусировал полевой бинокль, примерил нарукавную повязку и эсэсовскую фуражку, словно актер, предоставленный в реквизитной самому себе, и взял в руки каску. Ту самую, которую в тот вечер надевал на себя Томми.

– Увы, бедный Йорик! Я знал его.

Он положил на место каску и взял слепок зубов.

– Зубы Гитлера, – сказал Аркадий.

Петер открыл челюсти слепка.

– Зих хайль!

У Аркадия мурашки пробежали по коже.

– Знаете, почему мы проиграли войну? – спросил Петер.

– Почему же?

– Мне объяснил один старик во время прогулки в Альпах. Мы шли с ним по высокогорному лугу, покрытому дикорастущими цветами, и остановились перекусить. Зашел разговор о войне. Он признал, что нацисты допускали «крайности», но настоящей причиной поражения Германии в войне была подрывная деятельность. Часть рабочих, занятых на оборонных предприятиях, умышленно портили порох в снарядах, чтобы обезвредить наше оружие. В противном случае мы могли бы продержаться до почетного мира. Он рассказывал, как старики и мальчишки, сражавшиеся на развалинах Берлина, погибали от ударов в спину, наносимых вредителями. Лишь много лет спустя я узнал, что этими вредителями были русские и евреи из концентрационных лагерей, где они умирали от голода. Я помню цветы, великолепные окрестности и слезы на его глазах.

Он положил слепок обратно, подошел к столу и вместе с Аркадием стал просматривать карточки, заметки и листы бумаги.

– Что вы ищете? – спросил Аркадий.

– Ответы.

Они обыскали ящики письменного стола, ночную тумбочку, шкафы, забитые папками, пролистали записные книжки, найденные под кроватью, и наконец на кухонной стене обнаружили написанные карандашом номера телефонов без имен. Петер хмуро усмехнулся, подчеркнул ногтем один из номеров и набрал его.

Для столь позднего часа на другом конце провода ответили довольно быстро. Петер сказал:

– Дед, сейчас буду у тебя со своим другом Ренко.

Шиллер-старший бродил по комнате в шелковом ночном халате и бархатных шлепанцах. Комната была устлана восточными коврами и мягко освещалась лампами под абажурами из цветного стекла.

– Я все равно не спал. Полночь – лучшее время для чтения.

Было видно, что банкир строго разграничивает работу и личную жизнь: на полках стояли не тома постановлений по банковскому делу, а книги по искусству; под светильниками, умело расставленными чьей-то рукой, чтобы создать наиболее выгодное освещение для коллекций небольших по размеру редкостных диковинок, размещались: фигурка дельфина греческой бронзы, черепа из сахара и нефрита из Мексики и гипсовая китайская собачка; потемневшая от времени икона Богородицы находилась на своем традиционном месте – в верхнем углу, который считался бы красным углом в дореволюционной русской избе. Толстая деревянная доска, на которой была написана икона, растрескалась, лик Богородицы стал почти коричневым, отчего глаза ее светились теперь еще более ясно.