Красная площадь

В два часа Аркадий проводил ее до галереи, а сам вернулся к станции метро «Зоо». Попробовал позвонить Петеру – телефон не отвечал. Петер, видимо, был сыт штучками Аркадия по горло. В общем, как бы там ни было, Аркадий потерял с ним связь.

Не успел он положить трубку на рычаг, как телефон зазвонил снова. Аркадий отошел. На тротуаре африканцы продавали восточным по виду немцам что-то французское. Сонные длинноволосые туристы с рюкзаками стояли в очереди у пунктов обмена валюты. Никто не подошел к звонившему телефону. Он снял трубку и услышал голос Петера:

– Ренко, вы никудышный шпион. Хороший шпион никогда не звонит дважды из одной телефонной будки.

– Вы где?

– Взгляните через улицу. Видите мужчину в шикарной кожаной куртке, говорящего по телефону? Это я.

День выдался превосходный, и поездка за город походила на летнюю увеселительную прогулку. Они ехали в южном направлении, минуя вечнозеленый Грюневальд и Хафельские водохранилища с сотнями маленьких лодок под парусами, наполненными солнцем и ветром и казавшимися издали стаями белых чаек.

– Будучи немцем, имеешь ряд преимуществ. В середине первого нашего разговора я услышал в трубке шум поезда. Транспортная организация – а там народ знающий – сообщила мне, на какие подземные и надземные станции города поезда прибывают точно в это время. Я сократил список до станции метро «Зоо», разумеется, потому, что вы русский. Эту станцию вы должны были знать наверняка. Вы неизбежно направились бы к знакомым местам.

– Блестяще. И неоспоримо.

Петер не возражал.

– Когда вы вчера звонили со станции «Зоо», я уже поджидал вас там. Потом следовал за вами по Берлину. Заметили, как изменился город?

– Да.

– Когда пала Стена, то-то было ликование! Еще бы! Восточный и Западный Берлин снова вместе! Это было подобно бурной любовной ночи. А потом… словно ты проснулся утром и видишь, что женщина, о которой ты так долго мечтал, роется у тебя в карманах, в кошельке, берет ключи от твоей машины. Эйфория прошла. И это не единственная перемена. Мы были готовы к приходу Красной Армии. Но мы не были готовы к появлению русской мафии. Вчера я ходил за вами. Вы их видели.

– Как в Москве.

– Вот чего я боюсь. Немецкие уголовники по сравнению с вашими просто зальцбургские хористы. Немецкие убийцы убирают за собой. Русские же мафиози загаживают улицы, устраивая между собой перестрелки. Дорогие магазины нанимают охранников, спешат перебраться в Гамбург или Цюрих. Плохи дела.

– Но вы сдается, не слишком расстроены.

– Они еще не добрались до Мюнхена. До вашего приезда жизнь была скучной.

Аркадий понял, что Петера снова понесло, так что оставалось только ждать, когда тот остановится. Он не знал, как долго Петер следил за ним, и ожидал услышать имена Макса Альбова, Ирины, Маргариты Бенц.

Где-то среди лесов, загородных домов и полевых тропинок они пересекли бывшую восточногерманскую границу. Впереди показался Потсдам. По крайней мере, та его часть, где были рабочие кварталы – ряды безликих десятиэтажных домов с обвалившейся штукатуркой.

Старый Потсдам прятался под сводом букового леса. Петер остановился на усыпанной листьями аллее перед трехэтажным домом. Это был особняк кайзеровских времен с коваными железными воротами и аркой, достаточно широкой и высокой для того, чтобы мог проехать экипаж; с мраморными ступенями, ведущими к двустворчатым дверям; со строгой каменной облицовкой, резным орнаментом над окнами, сквозь которые без труда можно было разглядеть ячеистые потолки. Над черепичной крышей возвышалась поросшая травой декоративная башенка с наполовину обвалившейся облицовкой. Из нее торчало небольшое чахлое деревце. Второй этаж был одет в строительные леса. На ступенях, с одной стороны, лежал деревянный настил. Некоторые окна были заложены кирпичом или забиты досками. Всюду валялся мусор, росли сорняки. Ворота стояли покрытые слоем ржавчины, сажи и кирпичной пыли. Однако дом был обитаем: снизу доверху на балконах и уцелевших окнах стояли горшки с красной геранью; сквозь стекла проглядывал тусклый свет и было заметно какое-то движение. Вывеска у ворот гласила: «Больница».

– Дом Шиллеров, – сказал Петер. – Вот он. За него, за эти развалины, продался дед.

– Он его видел? – спросил Аркадий.

– Борис Бенц привозил ему фотографию. Теперь он хочет возвратиться сюда.

Весь квартал был застроен по обе стороны особняками. Своим архитектурным стилем и крайней запущенностью они походили на дом Шиллеров. Один из домов сплошь зарос плющом, как древняя гробница. На другом сохранилась надпись: «Verboten! Kein Eingang!» – Вход воспрещен!

– Когда-то здесь был банкирский ряд, – сказал Петер. – Каждое утро все они ездили в Берлин, каждый вечер возвращались. Это были культурные, интеллигентные люди. Держали скромный портрет фюрера. Делали вид, что ничего не заметили, когда из того вон особняка исчез Мейерс, а из этого сгинула семья Вайнштейнов. Позднее они могли выгодно купить эти дома. Сегодня вряд ли можно узнать, где жили евреи, не так ли? И теперь мой дед снова хочет ради этого продать душу дьяволу.