Красная площадь

Саша выслушал его, не проронив ни слова. Отвечает он тоже не сразу. Переводит слова Симона Наташе и сыну. Наташа покачивает головой, вздыхает и со вздохом разрезает на четыре части пирог, на котором выведено глазурью «Да здравствует 1 Мая!»

— Мне нравится твой отец, нравится, что в последние дни он жил мечтами о будущем, — неожиданно говорит Саша. — По-моему, это совсем не глупо и не по-ребячески. Казо — вот кто оказался ребенком. Заметь, мне понятно это, понятны такие люди. Понятны потому, что я жил во Франции. Но здесь, у нас… То, что с ним произошло, по-настоящему заинтересует здесь лишь немногих. Может быть, стоит об этом пожалеть. Может быть, мы слишком мало уделяем внимания тому, как другие воспринимают то, что происходит у нас. Мы порой слишком легко отмахиваемся от таких вопросов. Не до того! Для Гриши, например, вся история с Казо…

Саша открыл шампанское по обычаю людей, для которых шампанское — символ праздника, пробка с шумом взлетела вверх, задев оранжевый абажур, пена полилась через край. Стоя выпили за дружбу. Гриша извинился и исчез. Пошел на вечеринку, где будут девочки и мальчики.

— Скажи, ты знаешь, что творятся в голове у ваших парней его возраста? — спросил Симон. — Наверно, то же, что и у наших ребят во Франции. А разве узнаешь все, что хочешь? Они коммунисты?

— Да, в большинстве. Во всяком случае, будущее для них — это коммунизм.

— Но они такие же коммунисты, какими были мы? Пришли к этому таким же путем? Я хочу сказать… Мы в свое время взобрались на борт «Потемкина»… Собирались штурмовать Зимний дворец… Так ведь?

Глаза у Саши смеются. Он трет их, сдвинув очки на лоб.

— Но Зимний дворец взяли сорок лет назад! Гражданская война и даже вторая мировая война превратились в темы для пьес, кинофильмов, картин. Я вовсе не хочу сказать, что наша молодежь ничего об этом не знает: она знает, что это такое… Но комиссары в кожаных куртках… Чапаев… даже Казахстан и Азия… Пойми, все изменилось. Теперь самолетом туда можно добраться из Москвы за три часа… Героизм, видимо, будет проявляться отныне в чем-то другом. Я же тебе говорил: они будут коммунистами-математиками. Коммунистами́-космонавтами…

«Мы выпили коньяк залпом, выпили, пожалуй, лишнее; под оранжевым абажуром начинал сгущаться табачный дым. Наташа сказала, что Саша может не переводить ей наш разговор. Он ей потом все расскажет. Она понимает, что после стольких лет разлуки нам есть о чем поговорить. Она села на диван и принялась вышивать крестиком на круглых пяльцах какие-то цветочки. Мне вспомнилась полутемная провинциальная гостиная, лето, закрытые ставни, спинки кресел с вот такими же вышивками на них. «Это мамина работа, — скажет кто-нибудь. — Мама два года вышивала этих птиц». Время от времени Наташа взглядывала на нас, смущенно улыбалась, как бы извиняясь за свое вынужденное молчание. Потом рассказала о себе. Она, как и Саша, работала в химической промышленности, но простой работницей. Я невольно взглянул на ее руки. Саша перехватил мой взгляд.

— Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, — сказал он. — Считаешь, что она могла бы найти себе другое «занятие»? Так ведь? — Он поднял брови. — При этом ты, конечно, подразумеваешь работу в учреждении. Чтобы она занималась чем-то более похожим на мою работу, да? Так вот, в этом тоже заключается разница между нами и миром, в котором ты живешь. Там нас, то есть ее и меня, разделяла бы пропасть, разделяла бы так глубоко, что мы, вероятнее всего, не поженились бы… Или ей пришлось бы отказаться от работы. От физического труда…

Он помолчал, потом совсем другим тоном добавил:

— Правда, мы познакомились при не совсем обычных обстоятельствах… Гриша потому и родился на Дальнем Востоке… Что это ты разглядываешь наш абажур? Дурацкий, а?

— Да нет, нисколько…

Саша рассмеялся.

— Брось, пожалуйста. Я же прекрасно знаю, что в душе ты с самого утра твердишь: почему они не выбросят к черту все эти бархатные портьеры, цветочки в горшках, вазочки, а теперь вот ты пялишь глаза на абажур… тем более что, выглянув в окно, ты увидишь добрый десяток точно таких же. Я знаю, о чем ты думаешь. Признайся, ты считаешь, что внешнее оформление нашей жизни не всегда согласовывается с тем, что мы делаем? Что оно не подходит для эпохи спутников? И ты прав. Все изменится. Кстати сказать, уже меняется. Но в общем большого значения это не имеет. Мне даже забавно при мысли, что мы таким образом мистифицируем Запад. Не нарочно, конечно, но получается здорово. Мы создаем двадцать первый век в декорациях девятнадцатого столетия. А вы… вы общество девятнадцатого века в обрамлении двадцатого столетия.