— Как же, неужели ты не помнишь то место, когда Трофимов отчитывает Лопахина? «У нас в России работают пока очень немногие… Громадное большинство интеллигенции ничего не ищет, ничего не делает и к труду пока не способно, а между тем у всех на глазах рабочие едят отвратительно, спят без подушек… по тридцати, по сорока в одной комнате… Есть только грязь, пошлость, азиатчина…» Вот в каких условиях нам пришлось начинать… создавать государство… самое современное с научной точки зрения.
Симон берет Сашу под руку.
— Люблю таких, как ты. Ну, как живется?
— Живется, мой друг, великолепно! — Саша говорит басом, явно кому-то подражая. — У меня жена, сын и главное — совсем новая квартира.
— А деревянный домик? Может быть, я еще о нем пожалею…
— Да нет же, шутки в сторону, романтика в таких делах ни к чему… Тем хуже для деревянного домика. Жаль, что их осталось еще не так мало…
— Ты придерживаешься все той же точки зрения: долой святую Русь! Да?
— Разве я так говорил?
— Именно так: долой святую Русь!
— Так, да не совсем. Я подразумевал другое. Долой грязь! Долой дикость! И уж, конечно, не имел в виду того, что мы видим там.
Он указал туда, где между высоким современным зданием и жилым домом, выдержанным в казенном и вычурном стиле первых лет столетия, как строили в ту эпоху доходные дома по всей Европе, открывался вид на красные кирпичные стены Кремля, желтые стены дворцов, звонницы соборов. Зеленые железные крыши стали со временем серовато-синими, но купола по-прежнему сияли позолотой. Симону чудилось в этом не мистическое сияние иконостасов, а золотой блеск поспевших хлебов или расплавленного металла. Он так живо представлял их себе, что видневшийся вдали на стройке гигантский подъемный кран не только не резал глаз, но гармонично сливался с этим внешним обликом «святой Руси», придавая ему причудливо современный вид.
Они прошли мимо по-зимнему оголенных садов, где любители домино громко стучали костяшками по сколоченному из досок столу, не обращая внимания на вечернюю прохладу и сгущающиеся сумерки. Саша жил в желтом кирпичном доме, выстроенном в утилитарном стиле, недавно вытеснившем архитектурные излишества, в которых Симон все же находил определенную привлекательность, — вернее, стал находить после того, как их перестали провозглашать образцом передового революционного искусства. На площадке второго этажа Саша открыл ключом дверь и сказал по-французски:
— Вот и наш парижанин! А это Наташа и Григорий Александрович!
Симон пожал руку невысокой миловидной женщине. На ее круглом полноватом лице выделялись очень большие светло-зеленые глаза. Пальцы с покрытыми лаком ногтями теребили брошку на нарядной блузке. Руки у нее были явно рабочие, но ухоженные. Мальчик пробормотал несколько слов по-французски, потом рассмеялся. Фигурой и лицом он напоминал отца, каким тот некогда вошел в кафе «Будущее». Он удивительно походил на человека, который жил в памяти Симона. Сходство дополняли лыжная куртка и веснушки, доставшиеся Сашиному отпрыску, видно, по наследству. Собственно, все познания Симона о молодом поколении ограничивались тем, что оно является продолжателем рода. Что же касается всего остального… Он смотрел на него словно со стороны, как смотрит сквозь оконное стекло прохожий на танцоров, — видит, как они двигаются, разговаривают. Ни музыки, ни слов не слышно. Поневоле кажется, что они танцуют под звуки наших старых мелодий и произносят те же слова, которые когда-то произносили мы.
Саша представил сына:
— Гриша родился в сорок первом году на краю света — на Дальнем Востоке.
— Он говорит по-французски, — вежливо заметил Симон.
— Он изучает французский в школе, я ему помогаю немного. Но захватывает его не это. Он увлекается математикой, и я нахожу, что он прав. — Саша поднял кверху указательный палец. — Запомни хорошенько, что я тебе сейчас скажу: через тридцать лет мы будем иметь трех математиков на одного заводского рабочего…
Наташа помогла Симону снять пальто.
— А через пятьдесят лет все мы будем математиками! — заметил в тон Саше Симон.
— Да, в какой-то степени. — Саша говорил без всякой иронии. — Наши внуки будут коммунистами-математиками. Совершенно точно.
В столовой, служившей одновременно спальней Грише, стол был накрыт по русскому обычаю: заставлен бутылками, рюмками, закусками. На письменном столе в углу — стопка книг, зеленая папка, счетная линейка, цветные карандаши в бокале из полированного дерева с коричневыми цветами на золотистом фоне.