Красная площадь

Стас наклонился к пульту и включил звук.

— Именно это я и имел в виду! — воскликнул гость радиостанции. Разведывательные службы постоянно работают над психологическими характеристиками национальных лидеров. Еще важнее понять психологию самого народа. Это всегда было предметом исследования психологии.

— Можете проиллюстрировать примером? — спросила Ирина.

— Охотно! Отцом русской психологии был Павлов. Он больше известен своими опытами в области условных рефлексов, особенно работой с собаками, приучая их связывать прием пищи со звуком колокольчика, так что со временем при этом звуке у них начинала выделяться слюна.

— Какое отношение имеют собаки к национальной психологии?

— А вот какое. Павлов сообщал, что он был не в состоянии приучить отдельных собак выделять слюну при звуке колокольчика, то есть они не поддавались никакой дрессировке. Он называл это явление атавизмом. Собаки как бы вернулись назад к своим предкам — волкам. В лаборатории от них не было никакой пользы.

— Пока что вы все еще говорите о собаках.

— Терпение. Затем Павлов пошел дальше. Он назвал эту атавистическую особенность «рефлексом свободы». Он утверждал, что в человеческой среде, хотя и в разной степени, но существует, как и у собак, «рефлекс свободы». В западных обществах этот рефлекс выражен ярко. В российском же обществе, говорил он, преобладает «рефлекс повиновения». Это было не моральное осуждение, а всего лишь научное наблюдение. Можете себе представить, какой полноты достиг «комплекс повиновения» после Октябрьской революции и семидесяти с лишним лет социализма. Так что я просто хочу заметить, что наши надежды на более или менее подлинную демократию должны быть реалистичными.

— Что вы понимаете под «реалистичными»?

— Незначительными, — ответил он, словно испытывая глубокое удовлетворение от кончины грешника.

Тут вмешался инженер из аппаратной:

— Ирина, когда профессор приближается к микрофону, образуется обратная связь. Я хочу прослушать пленку. Отдохните.

Аркадий ожидал, что вновь услышит этот разговор, но инженер слушал через наушники, а из студии тем временем продолжал поступать звук.

Ирина открыла сумочку, чтобы достать сигарету, — профессор чуть ли не подпрыгнул с зажигалкой в руке. Когда она меняла позу, встряхивая волосами, в ушах поблескивали сережки. Аркадий не предполагал, что она и на радиостанции будет носить такую элегантную голубую кашемировую шаль. Когда Ирина глазами поблагодарила гостя, он, казалось, готов был остаться в них навсегда.

— Не считаете ли вы, что это несколько грубо сравнивать русских с собаками? — спросила она.

Профессор скрестил руки, все еще купаясь в самодовольстве.

— Нет. Рассудите логично. Те, кто не подчинился, давно либо убиты, либо уехали.

Аркадий увидел, как в ее глазах вспыхнул огонек презрения. Но он, возможно, ошибся, потому что Ирина миролюбиво перевела разговор на менее значительные темы.

— Понимаю, что вы хотите сказать, — заметила она. — Теперь из Москвы уезжают люди иного рода.

— Вот именно! Сегодня приезжают оставленные там родственники. Это отставшие, а не идущие впереди. И это не моральное осуждение, а всего лишь объективный анализ.

— Не только родственники, — сказала Ирина.

— Разумеется, нет. Кругом как грибы появляются бывшие коллеги, которых я не видел лет двадцать.

— Друзья.

— Друзья? — эта категория не входила в круг его представлений.

Собравшийся в потоке света дым образовал вокруг Ирины светящийся нимб. Контрастные черты ее лица притягивали внимание. Лицо, словно маска, и на нем — полные губы и большие глаза. Коротко подстриженные темные волосы слегка касались плеч. Весь ее облик излучал холодный блеск.

— Может оказаться неловко, — заметила Ирина. — Это вполне порядочные люди, и им так важно увидеть вас.

Профессор, сгорбившись, наклонился вперед, изо всех сил стараясь изобразить сочувствие.

— Они знают только вас.

Ирина продолжала:

— Не хочется их обижать, но их надежды — несбыточные фантазии.

— Они жили в нереальном мире.

— Они думали о нас каждый день, но факт остается фактом: утекло слишком много времени. А мы о них годами не вспоминали.

— У вас была другая жизнь, вы жили в другом мире.

— Они хотят поднять то, что мы уже давно забросили, — сказала Ирина.

— Они вас задушат.

— Они хотят добра.

— Они хотят жить, как вы.

— Кому теперь знать, что мы оставили позади, — вздохнула Ирина. — Что было, то сгинуло.

— Надо сочувствовать, но быть твердой.

— Все равно что встретить привидение с того света.

— Страшно?

— Скорее жалко, чем страшно, — ответила Ирина. — Приходится удивляться, зачем они приезжают после всего, что было.

— Если они слушают вас по радио, могу представить их иллюзии.

— Нельзя же быть жестокой.

— К вам это не относится, — заверил ее профессор.

— Мне порой кажется, что они были бы более счастливы, если бы остались в Москве со своими мечтами.

— Ирина, — вмешался звукооператор, — давай заново запишем последние две минуты. Напомни, пожалуйста, профессору, чтобы он не очень приближался к микрофону.

Профессор сощурился, стараясь разглядеть аппаратную.

— Понял, — сказал он.