Красная роса (сборник)

В мыслях оказался Ванько Ткачик возле могилы отца. В детстве часто приходил сюда с

мамой, сажали цветы, обкладывали могилу дерном, подкрашивали дубовый обелиск с

металлической звездочкой вверху. «Председатель комбеда», — читал по буквам Ванько и никак

не мог понять, что означали эти слова, а расспрашивать мать не решался, так как не раз она ему

объясняла: отец сам бедным был, за бедноту и голову положил.

Слезы уже не душили, скорбь его застыла, а мысль напряженно работала. Может быть, и

лучше, что они лежат рядом, что все беды и несчастья остались для них позади, еще кто знает,

как сложилась бы судьба мамы при оккупации — мордовали бы, пытали, от них спасения

хорошим людям ждать не приходится… Но пусть не надеются, пусть не ждут от Ивана Ткачика

пощады, будет им от него и от таких, как он, справедливая кара, придет расплата за все муки и

горе, за смерть и слезы матерей…

XVI

Обещал Спартак Ткачику наведаться под вечер, рассказать обо всем, что делается в

поселке, обещал провести его из Чалапковой левады в поле, будто тот был не калиновский, а

сам лелеял надежду — может, отпросится у бабушки Платониды и тоже пойдет вместе с

комсомольским секретарем. Догадывался, что тот идет в партизаны, да и не только догадывался,

но и знал наверняка, потому что как ни тайно готовил Качуренко своих хлопцев к выходу в лес,

а весь Калинов видел, как Павло Лысак чуть ли не каждый день гоняет в лес громыхающую

полуторку, нагруженную всякой всячиной.

Искал Спартак Рыдаев свое место в такое грозное время. Отец о себе вестей не подавал, кто

знает, жив ли или уже навеки остался на границе; мать путешествовала по свету, иногда

присылала коротенькие письма бабушке, мимоходом вспоминала и Спартачка, целовала в

кудрявую головку, видимо, считая, что сын и до сих пор бегает в коротеньких штанишках, да и

замолчала надолго. «Беспутница, — ворчала баба Платонида, когда Спартак читал ей письма. —

И в кого пошла? — удивлялась сама себе и делала вывод: — Судьба такая ей выпала, а в нашем

роду хотя и были крученые, но такой выродок не попадался».

Спартака бабуся любила какой-то безумной любовью, больше всего на свете, больше, чем

родную дочь, но любила молча, ни единым словом того не высказывая, никогда его не ласкала,

но никогда и не ругала. Разве что глаза бабушкины были неспособны скрыть чрезмерную любовь

к осиротевшему внуку. И, как ни странно, Спартак, не ведая о том, подсознательно, интуитивно

воспринял бабушкину и любовь, и заботу, платил ей такой же любовью, малышом ласкался к

ней, как котенок, а взрослым просто выполнял каждое ее приказание, угадывая по взгляду

любое желание бабушки.

Нет, не каких-нибудь невзгод в жизни Спартака побаивалась бабка — она не могла себе

представить разлуку с ним. Поэтому с похорон Марины Ткачик вернулась разбитая, совсем

больная. До смерти напугал ее своим разговором кум Софрон. Когда началась война, баба

Платонида иногда даже думала: может, и самой податься куда-нибудь подальше, лишь бы к

своим людям, не оставаться здесь с ребенком, ведь говорят же знающие люди, что супостат

сильнющий и обязательно придет, не обойдет Калинов.

Не обошел… Если уж и кум Софрон не смог отвертеться, вынужден нехотя идти на службу,

что же будет со Спартачком? Дитя же еще, а силой бог не обделил, сама видела, как боролся с

такими верзилами, что и быку рога свернут, а он их клал запросто на лопатки… И в самом деле,

разве эти пришельцы будут считаться с тем, что дитя несовершеннолетнее, как пить дать

вывезут к себе, вестимо же, не на гулянку, а поставят на тяжелые работы и будет ворочать, пока

не увянет, не сломается ее колосочек…

Прикинула баба Платонида то да се, да и придумала спасительный план, так как

принадлежала к роду Вовка, а род этот всегда был очень цепкий и жизнелюбивый, не склонялся

никогда и ни перед какими бурями и грозами. Сразу же вспомнилась ей Евдокия Руслановна.

Хотя фамилия Вовкодав была приобретена той в замужестве, но характером выдалась тверже,

чем Платонида. Недалекой соседкой была Вовкодавиха и, невзирая на то что считалась в районе

самой первой женщиной, простой бабы-соседки не то что не избегала, а водила с ней дружбу. Не

встречались больше Платониде в жизни женщины такие, как Евдокия. Говорят, лучше всех тот

человек, который для ближнего последнюю рубашку не пожалеет, если у него попросить. У

Евдокии ничего просить не надо было. Эта словно сквозь землю видела: как только у Платониды

возникнут какие хлопоты — она уже тут как тут, поможет, рассудит, первая, без приглашения,

явится, сама не съест, а с соседкой поделится.

Дней пять назад, когда возвращались из больницы от Марины Ткачик, метавшейся в огне с

тяжелой раной, снова заговорили с Евдокией о немцах, Платонида сказала: «Бегите,