Красная роса

Танки прошли, их было всего восемь, за ними прошел еще десяток крытых брезентом грузовиков, затем только отдельные машины, грузовые и легковые, катили то из Калинова, то в Калинов, и он догадался, что оккупанты уже освоились, чувствовали себя как дома, мотались туда-сюда, забыв об осторожности.

Возле запруды, по обе стороны дороги, на крутом холме толпились высокие березы, тянулись в небо острыми, местами уже усохшими верхушками, рядом с вербами густо зеленели приземистые липы — это было городское кладбище. Именно там, под липами и березами, под красной калиной и пахучей сиренью, лежит его мама.

В мыслях оказался Ванько Ткачик возле могилы отца. В детстве часто приходил сюда с мамой, сажали цветы, обкладывали могилу дерном, подкрашивали дубовый обелиск с металлической звездочкой вверху. «Председатель комбеда», — читал по буквам Ванько и никак не мог понять, что означали эти слова, а расспрашивать мать не решался, так как не раз она ему объясняла: отец сам бедным был, за бедноту и голову положил.

Слезы уже не душили, скорбь его застыла, а мысль напряженно работала. Может быть, и лучше, что они лежат рядом, что все беды и несчастья остались для них позади, еще кто знает, как сложилась бы судьба мамы при оккупации — мордовали бы, пытали, от них спасения хорошим людям ждать не приходится… Но пусть не надеются, пусть не ждут от Ивана Ткачика пощады, будет им от него и от таких, как он, справедливая кара, придет расплата за все муки и горе, за смерть и слезы матерей…

XVI

Обещал Спартак Ткачику наведаться под вечер, рассказать обо всем, что делается в поселке, обещал провести его из Чалапковой левады в поле, будто тот был не калиновский, а сам лелеял надежду — может, отпросится у бабушки Платониды и тоже пойдет вместе с комсомольским секретарем. Догадывался, что тот идет в партизаны, да и не только догадывался, но и знал наверняка, потому что как ни тайно готовил Качуренко своих хлопцев к выходу в лес, а весь Калинов видел, как Павло Лысак чуть ли не каждый день гоняет в лес громыхающую полуторку, нагруженную всякой всячиной.

Искал Спартак Рыдаев свое место в такое грозное время. Отец о себе вестей не подавал, кто знает, жив ли или уже навеки остался на границе; мать путешествовала по свету, иногда присылала коротенькие письма бабушке, мимоходом вспоминала и Спартачка, целовала в кудрявую головку, видимо, считая, что сын и до сих пор бегает в коротеньких штанишках, да и замолчала надолго. «Беспутница, — ворчала баба Платонида, когда Спартак читал ей письма. — И в кого пошла? — удивлялась сама себе и делала вывод: — Судьба такая ей выпала, а в нашем роду хотя и были крученые, но такой выродок не попадался».

Спартака бабуся любила какой-то безумной любовью, больше всего на свете, больше, чем родную дочь, но любила молча, ни единым словом того не высказывая, никогда его не ласкала, но никогда и не ругала. Разве что глаза бабушкины были неспособны скрыть чрезмерную любовь к осиротевшему внуку. И, как ни странно, Спартак, не ведая о том, подсознательно, интуитивно воспринял бабушкину и любовь, и заботу, платил ей такой же любовью, малышом ласкался к ней, как котенок, а взрослым просто выполнял каждое ее приказание, угадывая по взгляду любое желание бабушки.

Нет, не каких-нибудь невзгод в жизни Спартака побаивалась бабка — она не могла себе представить разлуку с ним. Поэтому с похорон Марины Ткачик вернулась разбитая, совсем больная. До смерти напугал ее своим разговором кум Софрон. Когда началась война, баба Платонида иногда даже думала: может, и самой податься куда-нибудь подальше, лишь бы к своим людям, не оставаться здесь с ребенком, ведь говорят же знающие люди, что супостат сильнющий и обязательно придет, не обойдет Калинов.

Не обошел… Если уж и кум Софрон не смог отвертеться, вынужден нехотя идти на службу, что же будет со Спартачком? Дитя же еще, а силой бог не обделил, сама видела, как боролся с такими верзилами, что и быку рога свернут, а он их клал запросто на лопатки… И в самом деле, разве эти пришельцы будут считаться с тем, что дитя несовершеннолетнее, как пить дать вывезут к себе, вестимо же, не на гулянку, а поставят на тяжелые работы и будет ворочать, пока не увянет, не сломается ее колосочек…