Красная роза печали

– Что же, – Надежда несколько растерялась, – что же… вы предвидели такие последствия? Вы знали, что от их смерти окружающие только выиграют?

Арсений Петрович снова поморщился.

– Зачем вы опять употребляете это слово – смерть? Я его не люблю. Я, знаете, за долгие годы работы сталкивался со смертью. Так что в данном случае мне кажется более разумным называть это «последним днем рождения». Что касается вашего вопроса – да. Безусловно, я предвидел такие последствия. Я знал, что всем станет лучше. Я же говорю вам, я – врач. И не только врач, я еще серьезный ученый. В свое время я разработал одну очень важную и интересную теорию, теорию всей своей жизни. Много лет я шлифовал теорию, собирал факты, накапливал, так сказать, опытный материал. Теперь, когда я оставил хирургическую практику и перешел работать сюда, в архив, у меня появилось много свободного времени и возможность закончить дело всей жизни. Начался самый главный этап моей научной работы – экспериментальный.

– И вы решили ставить эксперименты на живых людях? – ужаснулась Надежда.

– Не перебивайте, прошу вас, – строго одернул ее доктор, – вы мешаете мне сосредоточиться. Судя по вашей речи и внешнему виду, вы, Надежда Николаевна, женщина образованная и сможете меня понять.

– Вы удивительно наблюдательны! – льстиво воскликнула Надежда.

– Итак, я выбрал пять подопытных… но позвольте я изложу вам вкратце свою теорию. Время у нас есть.

«Придется выслушивать бредовые теории маньяка… Но так он скорее потеряет бдительность. И выбора у меня нет».

– Я вас внимательно слушаю.

– Знаете ли, Надежда Николаевна, что у гиен в их стае… или своре, честно говоря, не знаю точно, как называется их сообщество, так вот, у них главными являются не самцы. Вожаки у них старые матерые самки. Они ведут свою стаю на охоту, они получают лучшие куски при дележе добычи… или самые аппетитные куски падали, гиены ведь едят и падаль. Представьте этих здоровых, омерзительных старых гиен… Так вот, давно еще, начав присматриваться к людям, к человеческим сообществам, я заметил, что реальная, настоящая власть принадлежит в нашем обществе матерым немолодым теткам… Ох, уж эти немолодые крашеные тетки! – Голос Арсения Петровича зазвенел взволнованно; Надежде показалось, что глаза его от возбуждения загорелись нездоровым огнем, хотя в полутемном помещении такое вряд ли можно разглядеть.

«Маньяк, настоящий маньяк, – в панике подумала Надежда, – не выйти мне отсюда живой!»

Арсений Петрович продолжал свой горячечный монолог:

– Немолодые крашеные тетки! Удивительная, жизнеспособная порода, выведенная естественным отбором позднего социализма! Сильные, ловкие, пронырливые хищники прилавков, флибустьеры ларьков, аборигены поликлиник – хотя все они на самом деле налиты здоровьем, уж вы мне поверьте, я-то специалист, – но иметь и лелеять две-три «культурные» болезни считается у них профессиональной доблестью. Они всегда знают, где дешевле сахар и свежая сметана и за кем замужем паспортистка из РЖУ… Они, эти немолодые тетки, сильны не столько своим количеством, сколько какой-то гиеньей солидарностью. И они так хорошо осознают свою силу! Других людей они просто не замечают, просто сметают их со своего пути… Сколько раз бывало, встанешь в каком-нибудь учреждении в очередь за такой теткой, а тут еще одна такая же подойдет и спрашивает у той, что стоит передо мной:

– Я извиняюсь, дама, вы крайняя будете? – и та ей отвечает утвердительно, а меня как будто и нет.

И самое удивительное, что она так и умудряется встать за той, первой, словно меня действительно не существует!

«Все ясно, – сообразила Надежда, – у него просто комплекс маленького мужчины. Тоже мне, Наполеон нашелся!»

– А как-то я ехал в электричке… – продолжал Арсений Петрович, брызгая слюной.

– Ближе к делу, – холодно перебила его Надежда, которой все это начинало уже надоедать, – вы хотели изложить теорию, так излагайте, не разменивайтесь на мелочи.

– Да, я немного отвлекся. Простите, опомнился Арсений Петрович. – Итак, я пришел к выводу, что такие женщины очень мешают жить всем остальным людям. Шли годы, я заметил, как мои гиены начали видоизменяться. Во-первых, они помолодели. Теперь возраст их исчислял я примерно от пятидесяти до пятидесяти пяти.

– Чем вы это объясняете? – заинтересовалась Надежда.

– Общество изменилось. Исчез социализм, какие-то вещи упростились, например, больше не нужно рыскать по магазинам и ларькам в поисках дефицита, а ведь это мои гиены в свое время умели делать лучше всего. Итак, они помолодели, стали не такими однотипными, теперь с первого взгляда их не узнать. Но главное осталось: их сущность. Неважно, где и кем гиена работает, а она теперь обязательно работает, дома сидеть она не может, потому что, за редким исключением, у нее нет мужа, который бы ее содержал, – редкий мужчина выдержит жизнь с гиеной, думаю, это вам доказывать не надо.

«Точно, – подумала Надежда, – из тех четверых мужа имела только Сталина, да и тот не выдержал, сбежал куда подальше».