Красная рубашка, красный сок, красный рассвет (СИ)

Похоже, этот страх читается на лице Ньюта. Его лицо — экран. На экране показывают все эмоции. Такого раньше не бывало.

— Знаешь, тебе еще повезло. У меня друзья — девчонки, и ударить их совершенно нельзя. Зато им все можно, — усмехается Томас, отчаянно стараясь оттереть пятно. Почему-то пятно упрямится.

Красное пятно, красная вода, красные руки.

У Ньюта невовремя звонит телефон. Как раз когда Ньют собирается продолжить. Резкая мелодия ввинчивается в секундную тишину и разрушает спокойствие Ньюта. Потому что на экране — номер матери.

Ее голос — его клетка. Ее мольба читается между словами. Ее мольба — его яд, который он пьет добровольно и каждый день. Она просит приехать. Срочно быть дома. В ее голосе — животный страх. Такое ощущение, что женщина даже не понимает, где находится. Она будто потеряна для мира.

У Ньюта дрожат руки. Он закусывает губу и отворачивается от Томаса. Янтарные глаза смотрят с подозрением. Янтарные глаза видят все. Это очередные рентгеновские лучи. Но в янтаре поддержка. Янтарь тверд.

Ньют едва может дышать. Все рушится. Опять. Вся его жизнь — домино. Он отчаянно пытается построить ровные ряды, поднять все упавшие части, но каждый раз находится кто-то на другом конце стола, кто обязательно зацепит одно звено. Это звено вынудит упасть и остальные.

Ньют держится за раковину, чтобы не упасть. Он негнущимися пальцами засовывает телефон в карман и кое-как сворачивает мокрую рубашку. Благо, у него с собой футболка. Как знал, черт возьми.

— Прости, мне срочно надо домой, — Ньют пытается улыбнуться. Почти получается. Пусть и немного вымученно. Всего лишь снова затянулась удавка.

— Могу подкинуть, — оживляется Томас, но щурит глаза и добавляет настороженно: — Если хочешь, конечно.

Ньют кивает.

— Будешь прогуливать уроки?

— Ничего нового я сегодня не узнаю, — морщится Томас. Ньют поспешно собирается. — Меня, кстати, Томас зовут.

Он тянет ладонь для рукопожатия. Ньют на секунду зависает. Он хочет от души хлопнуть себя по лбу. Они же вроде как не совсем знакомы еще.

— Ньют, — виновато улыбается он, пожимая протянутую ладонь.

Томас натягивает влажную рубашку, и парни поспешно выбегают из школы, пока их не заметили.

Минхо, провожая их взглядом, только тихо посмеивается.

========== Глава 2 ==========

Минхо жует какой-то очередной бутерброд. Его лицо — самое довольное лицо на планете. Глядя на него, можно сказать, что именно в еде — счастье. Его щеки округлились, он едва может двигать челюстями. Для полного впечатления от этой картины не хватает только счастливого похрюкивания.

Минхо — поросенок.

Минхо выжидающе смотрит на друга. Всю неделю они не говорили ни о Томасе, ни о матери Ньюта, ни о Дженсене.

Ньют не говорил. Минхо не спрашивал.

Они снова сидят на крыльце у дома Ньюта. Ньют пьет крепкий чай. Совершенно горький. Ни грамма сахара. Много заварки.

Чай красный. Как рубашка Ньюта. Как пролитый сок на рубашку Томаса. Как сегодняшний закат. Как круглобокое солнце. Оно неспешно катится к горизонту и тянет за собой длинный красный шлейф.

В жизни Ньюта много красного теперь.

Красная кровь матери, когда он приехал домой. Красная кровь на красном ковре. Красные руки и красные ногти. Красная мать. Красное время.

Красные глаза.

Минхо тяжело вздыхает, когда из еды ничего не остается. Ньют так ни к чему и не притронулся. Он почти не ест. Минхо говорит, что Ньют скоро станет похож на велосипед. Ньюту все равно. Он слишком занят, чтобы беспокоиться о таких мелочах.

Когда Минхо думал, что у него уютный друг, он имел в виду совсем не того человека, с которым сидит сейчас. Ньют изменился. Уютная улыбка превратилась в гримасу. Такой можно только пугать маленьких детей. Уютный взгляд превратился в портал на Северный полюс. Тебя будто окатывают водой из проруби. Уютный смех исчез вовсе.

Ньют не говорил, что с ним произошло. Минхо боялся спрашивать.

Ньют редко брал в руки гитару. Он ее словно разлюбил. Словно разочаровался. Или словно внезапно потерял свой талант.

Ньют много времени проводил с Томасом. Ньют теперь не заходил к Минхо перед школой. Азиату приходилось идти в гордом одиночестве. Он не обижался. Он слишком хорошо все понимал. Он корил себя за временами возникающую ревность. Он корил себя за то, что решил помочь другу познакомиться с Томасом. Минхо видел Томаса насквозь.

Сегодня Ньют сам позвал Минхо к себе. Впервые за несколько недель. Ньют сказал, что вполне готов рассказать Минхо про Дженсена и мать, про работу и про долги. Но уже два часа Ньют молчал.

Холодало. Солнце почти укатилось за линию горизонта. Оно почти улеглось спать. Оно сложило свой красный шлейф в шкаф. Через несколько минут окончательно скроется его бок.

Может быть, Минхо подумал, Ньют именно этого и ждет. Может быть, Минхо решил, ночь — самое лучшее время для разговоров. Может быть, Минхо сообразил, ночью труднее врать, но легче говорить правду. Наверное это потому, Минхо додумался, что ночью нет света, никто не увидит твоего лица и никто не может видеть твоего. Ты словно один на один с самим собой.