"Красная стрела" (СИ)

  - Он был машинистом, - продолжила она после паузы, - этот поезд за двадцать пять лет стал частью его души. Так он говорил. Папа умер. Прямо здесь, на рабочем месте. Инфаркт. Видимо, не смог пережить..., - Лина смотрела Глотову прямо в глаза, смотрела так, как смотрят психиатры и гипнотизеры. От её тяжёлого, проникшего в самый центр мозга взгляда, ему вдруг почудилось, что он уже не Николай Гедеонович Глотов - бухгалтер страховой компании он же - убийца-психопат, а парализованный кролик, которого готовится проглотить удав. Ярость, клокотавшая у него в груди всего минуту назад, внезапно сменилась леденящим, мгновенно и целиком захватившим его душу страхом. Он попытался встать из-за стола, но не смог, взгляд Лины буквально приковал его к месту. "ТАК ВОТ Я, ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ! ВСПОМНИЛ"?! Каждое слово этой фразы отпечаталось в мозгу Глотова Каиновой печатью. Его била нервная дрожь, руки ходили ходуном, мочевой пузырь требовал немедленного похода в туалет, но он продолжал сидеть, не смея шелохнуться. "ТАК ВОТ Я, ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ! ВСПОМНИЛ"?! Не в силах дольше выносить уничтожающий взгляд Лины Глотов отвёл глаза в сторону и вдруг поймал себя на мысли, что в ресторане, кроме них, не осталось ни одного клиента. Это открытие мгновенно вернуло ему былую уверенность. Гадливо улыбаясь, он повернулся к девушке, и оторопел от ужаса, почувствовав, как липкая паутина страха вновь обволакивает его, превращая в беспомощное существо. На глазах Глотова происходило такое, от чего кровь в его жилах превратилась в лёд. Красивое лицо Лины изменялось с пугающей быстротой!!! Оно плавилось словно свеча, гниющими клоками плоти сползая вниз. Вслед за лицом последовали шея, затем плечи, а потом и всё остальное. Довольно быстро от его недавней собеседницы ничего не осталось. Ничего! Если не считать небольшой золотой безделушки. Слегка покачиваясь, кулон висел в воздухе прямо перед носом оторопевшего Глотова! "ТАК ВОТ Я, ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ! ВСПОМНИЛ?!" Из полуобморочного состояния его вывел голос неслышно подошедшего к столу официанта.

  - У нас солидное заведение, а вы ведёте себя крайне неприлично, - без обычной улыбки произнёс официант, - мне поручили научить вас хорошим манерам.

   С этими словами, он неожиданно схватил руку Глотова, прижал её к столу и, не меняя каменного выражения лица, с размаха всадил ему в ладонь вилку. От нестерпимой боли, резанувшей его словно бритва, Глотов заорал, как умалишенный. Обожавший причинять боль другим, сам он её панически боялся. Не сводя глаз с торчащей из ладони вилки, он вскочил из-за стола и чуть не растянулся на полу, споткнувшись о складку ковра.

  - Ты что сделал сука?! Что ты сделал?! - падая и снова вставая, он метался между столиками, словно игральный кубик в стакане. Наконец, его прибило к стойке бара.

  - Что-нибудь случилось приятель? - спросил бармен, не прерывая своего обычного занятия - протирания бокалов.

  - Ты издеваешься?! - истерично взвизгнул Глотов, - ваш сучий официант воткнул мне в руку вилку! А ты спрашиваешь, что случилось?!

  Бармен прекратил натирать бокал и поставил его на стойку. Сложив на груди руки, он молча смотрел на Глотова с изрядной долей брезгливости.

  - У вас есть врач?! - трясясь от боли и животного страха спросил Глотов.

  - Врач? - удивился бармен, - Зачем нам врач? Это батенька ресторан, а не поликлиника.

  - Но должен, же быть в поезде врач, чёрт возьми!

  - Должен, не должен, - начал раздражаться бармен, - откуда я могу знать? Моё дело наливать, понятно? Кстати! - оживился он, - Давай-ка я тебе плесну чего-нибудь. А? Уверяю, тебе сразу станет легче. А вилку из ладони не вытаскивай, а то, не дай Бог, кровью изойдёшь. Перепачкаешь тут всё. Ну, так что, налить?

  - Налить, - обречённо махнул здоровой рукой Глотов.

  - Что предпочитаешь, виски, коньяк, а может водочки?

  - Водки!

  - Отлично, держи!

  Бульк! Бульк! И перед Глотовым появилась наполненная бесцветной жидкостью рюмка. Схватив её всей пятернёй, он жадно выпил и уже через секунду корчился на полу от дикой боли.

  - Ааааааа!!! - закрыв глаза, вопил Глотов, катаясь по полу в позе человеческого эмбриона. Пищевод и желудок горели адским огнём, ему казалось, что вместо водки он проглотил килограмм толченого стекла.