"Красная стрела" (СИ)

  - Чтоб ты сдох, сволочь! Что ты мне налил? - хрипел Глотов. Не получив ответа, он открыл глаза и застыл на месте, забыв на несколько секунд о боли в животе. Стойка бара, будто живой организм, пришла в движение и двигалась прямо на него, постепенно принимая форму подковы! Онемев от ужаса, Глотов попятился назад. Между тем стойка из подковы стала превращаться в круг! Рискуя раскрошить намертво стиснутые зубы, Глотов заставил себя подняться на ноги. Далось это ему невероятно трудно. Невыносимая боль, разрывающая внутренности, мешала ему выпрямиться во весь рост. Между тем, круг сомкнулся и стал сжиматься, становясь похожим на сворачиваемый в рулон, гигантский ковер. Каким-то чудом, в самый последний момент, Глотову, ценой пары сломанных ребер и раздробленной ступни, удалось вырваться из смертоносных объятий разбушевавшейся стойки. Теперь передвигаться он мог только двумя способами - ползком или прыгая на одной ноге. "ТАК ВОТ Я, ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ! ВСПОМНИЛ?!"

   Казалось, ему уже не суждено было добраться до своего вагона, но он, оставляя за собой извилистый кровавый след, непостижимым образом добился своего. Скорее в туалет! Надо очистить желудок иначе никак не избавиться от сжигающей боли пожиравшей его изнутри. Едва Глотов подполз к унитазу и сунул пальцы в рот, как его буквально вывернуло наизнанку. Освободив желудок, он нажал педальку смыва. Унитаз сработал с точностью до наоборот, окатив Глотова его же испражнениями.

  - Господи, боже мой!!! Да что же здесь творится?!!! Проводник! Проводник! Кто-нибудь! Куда вы сволочи, все подевались?!!!

  "Дудук-тук, дудук-тук, дудук-тук", - вагонные колеса продолжали петь свою незамысловатую песню. "ТАК ВОТ Я, ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ! ВСПОМНИЛ?!" Не дождавшись помощи, Глотов, плюясь собственной блевотиной, обеими руками уцепился за край раковины и с трудом поднялся. Из крана немедленно прыснул кипяток, ошпарив ему лицо и руки. Обезумев от непереносимого жара обожжённой кожи, Глотов на здоровой ноге запрыгал к спасительному купе. Там он рухнул на диван и, дрожа всем телом, стал молиться только об одном, о потере сознания, хотя бы на время! В чувство его привёл вагон, который внезапно стал раскачиваться будто корабль, попавший в шторм. С каждой секундой амплитуда качки увеличивалась в геометрической прогрессии. Глотова швыряло по купе словно пушинку. Он бился всеми частями тела обо все, обо что можно было биться. Рассыпались по полу выбитые зубы, лицо почти потеряло человеческий облик, превратившись в бесформенный кусок плоти. Совсем как у тех, кого он истязал, прежде чем убить. "ТАК ВОТ Я, ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ! ВСПОМНИЛ"?! Вагон перестал раскачиваться также внезапно, как и начал. Снова послышался мерный стук колёс. "Дудук-тук, дудук-тук, дудук-тук". В дверь купе постучали. Глотов не отреагировал. Он неподвижно лежал на полу лицом вниз, подмяв под себя свой портфель. Дверь почти бесшумно открылась. Глотов с трудом приподнял голову. Коридор был пуст. А может и не пуст? Кто знает? Сквозь густую пелену, застилавшую глаза, Глотову толком рассмотреть ничего не удалось. Он бессильно опустил голову на прежнее место. Шшшшик! Дверь купе закрылась. Полежав ещё немного Глотов, зашевелился, и с трудом превозмогая боль, встал на колени. Отдышавшись, он сначала забросил на диван портфель, а потом заполз на него сам. Опять потребовалась передышка. Каждое движение доставляло адские муки. Кое-как устроившись на диване, он подтащил к себе портфель. Металлическая застёжка мягко щелкнула, освобождаясь из плена. Из недр портфеля он извлёк моток верёвки. Некоторое время Глотов обречённо смотрел на него, потом отложил в сторону и снова запустил руку в портфель. На свет появился финский нож. Глотов распустил верёвку и разрезал её пополам. Одним куском он привязал здоровую ногу к столу, из другого сделал петлю и надел её себе на шею. Неожиданно он дернулся, словно от удара электрическим током и с остервенением сорвал с себя верёвку. Трясущимися руками скомкал её и с омерзением швырнул на пол.