Красная строка

Ярослав Астахов Красная строка

Это звон колокольный ли, клекот копыт -

По дороге домой?

Это ветер ли вольной, узорной судьбы

Опалило бедой?

Ни дороги, ни зги, ни строки, ни угла -

В новый каменный век.

И живем позабыв, что сгорели дотла,

И согреет лишь снег.

Наменяли мы стен, наломали мы вех -

Рай распродан и ад.

Лишь по кромке воронки мерцающий смех…

Вот уж это РАСПАД!

2001

Клялся… что Времени уже не будет.

Откровение Иоанна Богослова,

10: 6

1

Я дал обещание родственникам его, что не буду называть его имени.

Ему снилось темное.

Кажется, это была… ночь.

Но - живая, пульсирующая вокруг и в его сознании колким хохотом. Пронизывающая как тысячами стальных, льдистых глаз. И словно бы поворачивающая медленно его в своих цепких, неощутимых пальцах.

А он был во сне ребенком, оставленным на ее произвол. Он звал… сжигаемый бесконечным страхом, просил, чтобы взошло солнышко.

И вот оно поднялось. Но темнота от этого лишь сгустилась, оно раскачивалось посреди этой тьмы как страшный слоновий лоб. И вдруг - приблизилось и хлестнуло его глаза, словно тряпкой, намоченной в кислоте, светом. Невыносимая тоска свела его душу, как судорогою, и разбудила. Вокруг, разорванная, полыхала, плотнимая мечущимся пламенным клубом, мгла. Экспедиционная машина горела! Мерцающие абрисы фигур, замерших, вычернялись метаниями бесящегося огня и тень, разбрасываемая по травам поляны, рвалась… то прядала…

И он вскочил, проламываясь из распадающегося пространства сна в явь. Пошел, качнувшись и выровнявшись, на трепетное мерцание фигур, в слепящее…

Неистовое полыхание огня прекратилось, внезапно, пока он шел. В напряженный одиноко вытянувшийся язык собралось все пламя. И так стояло, колеблемое едва лишь, как жуткий - огромностию своею - огонь свечи. Как будто окружающий мрак, сплотившийся словно каменными стенами вокруг, создал тягу.

И ветер, пригибаясь к самой земле, все бежал в огонь. И вздрагивали черные полотна теней… и близко, невероятно близко к пылающему средоточью стояли товарищи его, как в детской игре «замри» - неподвижные.

И он не понял тогда.

Теперь не в состоянии постичь, как это оно получилось, что тогда он - не понял. Ему ведь не впервой приходилось видеть это оцепенение, сродное параличу, обмороку. И мог бы он догадаться, что происходит. Но почему-то думалось тогда только: просвистом… это всего лишь просвистом их вот так завораживает огонь. Тихим, непрестанным и странным. С которым летит, летит - обрываясь, как бесящаяся в бездну вода, с наклонной…

Вдруг он увидал - сквозь жалящий глаза отблеск треснувшего в кабине стекла - Петра! Их водитель… как малые дети боялся он отчего-то этих ночей, безлунных… Почему не покинул он духоты машины, как все, хоть на эту ночь?!

Он выхватил карабин - у одного из тех, что стояли, тупо и неподвижно, около. И принялся методично бить, направляя приклад в край дверцы - герметичного люка, чуть скошенного у колеса. Думал: заело герметизирующий замок. Но люк… вдруг отворился свободно. И - видел он: в иссеканиях скалывающегося, дрожащего воздуха несет Петр… огонек к самокруточке.

Огонь добрался до баков.

Он… вовсе ничего не услышал. Только: сияющая лента свивается во столб, клуб… распад, раз-искривание, небытие слепящего.

И тьма перед глазами. И словно перемешалось время в эти мгновения: тогда? или сразу после? - клонящаяся плоскость поляны, несущаяся ладонь - бьет… и он, отброшенный жестоким ударом - летит, летит… летит за какой-то зияющий бешенным белым предел бездонный.

2

И было что-то еще. Но запечатлелось в сознании, только: они идут. Не малое уже время. Не останавливаясь. По щиколотку в завалах тяжелой хвои.

Их меньше… Это не удивительно, разумеется. Нет Петра. Но - вдруг он осознает - их всего лишь четверо, нет и Владимира еще, их радиста! Что-то произошло и с Владимиром. Что? Мысль эта не отпускает… Казалось бы, он может это легко узнать, спросив идущего рядом. Но почему-то не в состоянии он нарушить молчания, в котором они идут. Как будто это во сне. Страх чего-то, не обнаруживаемого чувствами, но… обволакивающего, крадущегося вокруг - оковал его.

И он не может заставить глаза свои не метаться, пытая мрак.

И слух, обострившийся до предела, процеживает напряженно шорохи игл, тревожимых их ногами…

Что понуждает сердце так биться? Чем странны эти пространства, сквозящие вязь ветвей? Тонкие метелочки игл, колеблемые нечувствительным ветром… резные звездочки мха… трещинки на коре… О, Боже!

Так вот ведь оно в чем дело! Как может быть, что он видит - видит вот это все в безлунную эту ночь?! Под сводами глухих крон… Теперь - наконец - он понял.

Единственному на всей Земле знакома ему… ОНА. Сила, в присутствие которой делаются видны предметы, хотя и невозможно понять, откуда падает на них свет. Он первый обнаружил ЕЕ, производя отвлеченные, казалось бы, вычисления.