Красная тетрадь

Когда декабристов стали отпускать на поселение, некоторым было позволено поступать на службу. Одни, как Кюхельбекер, опростились, женившись на местных крестьянках, другие ударились в пьянство, третьи, как Шаховской и Бобрищев-Пушкин, сошли с ума.

В 1840 г. правительство предложило декабристам отправлять родившихся в Сибири детей на учебу в Россию. Правда, дети должны были называться не по фамилиям, а по именам отцов: дети Н. Муравьева – Никитины и пр. Но декабристы с этим не согласились. Один В. Л. Давыдов послал детей в Петербург. Они стали Васильевыми.

После кончины Николая I, в 1856 г., новый император Александр II издал манифест о восстановлении декабристов в правах. Селиться в столичных городах, впрочем, им не дозволялось. Но к этому времени декабристов осталось очень мало.

Далеко не всем выпадала такая – по сибирским понятиям – приличная жизнь.

Уголовники содержались значительно строже.

Известный писатель С. Максимов, посетивший каторжную тюрьму на Каре, вспоминает: «Перед нами отворилась дверь и, словно из погреба, в котором застоялась несколько лет вода и не было сделано отдушин, нас облила струя промозглого, спершегося, гнилого воздуха, теплого, правда, но едва выносимого для дыхания. Мы с трудом переводили последнее, с трудом могли опомниться и прийти в себя, чтобы видеть, как суетливо и торопливо соскочили с нар все закованные ноги и тотчас же, тут подле, вытянулись в струнку, руки по швам, по-солдатски. Многие были в заплатанных полушубках внакидку, насколько успели; большая часть просто в рубашках, которые когда-то были белые, но теперь грязны до невозможности.

Мы всё это видели, видели на этот раз большую казарму, в середине которой в два ряда положены были деревянные нары; те же нары обходили кругом, около стены казармы. На нарах валялись кое-какие лоскутья, рвань, тоненькие как блины матрацы, измызганные за долгий срок полушубки, и вся эта ничтожная, не имеющая никакой цены и достоинства собственность людей, лишенных доброго имени, лишенных той же собственности.

Вопиющая, кричащая бедность и нагота крутом нас, бедность и несчастье, которые вдобавок еще замкнуты в гнилое жилище, окружены гнилым воздухом, дышат отравою его до цинги, ступают босыми ногами с жестких нар на грязный, холодный и мокрый пол.

Нечистота пола превзошла всякое вероятие; на нем пальца на два накипело какой-то зловонной слизи, по которой скользили наши ноги».