Красная тетрадь

Взял у Гордеева ружье, лыжи, выслушал подробнейшие и, видимо, весьма толковые наставления. Петр Иванович пытался мне Пешку-З одолжить (говорил, что ею и командовать не надо, она сама все сделает), но я отказался – с чужой собакой не знаю, как сладить, а ежели она свою линию вести будет, то зачем мне? Потом Лисенок с Волчонком откуда-то вывернулись, ожгли взглядами: «Измаил, на охоту идешь?» – вижу, не одобряют, даже Зайчонка ко мне не подпустили. Для них, кто зверей убивает, вроде прокаженного становится на какое-то время. Забавные ребятишки. Так, сначала, и зовут меня Измаилом, а то – архангелом (религиозное воспитание у них будьте-нате – между Петей, к религии равнодушным, матерью-иудейкой и нянькой калмычкой, которая вообще во что-то языческое верит). Не мое дело, конечно, но как-то шел мимо них с Давыдовым с наших «конспиративных встреч», поймал одного из «троицы» – пошутил: вот, говорю, не я, он – архангел. Архангел Гавриил. Запомнили? Они повращали носами, посверкали глазами, буркнули что-то и убежали. Давыдов вслед поморщился. Вообще-то, сказал мне, я детей люблю. Но эти… что-то в них есть такое – дикое, страшненькое и человеческой цивилизации противное… Чуете, Андрей Андреич? Я, право, ничего такого специального не чую и, при возможности, вожусь с «троицей» охотно. Они платят мне возможным по их статусу и развитию доверием. Часто мне удается их понять и что-то им объяснить. Удивительно весьма, но похоже на то, что никто и никогда даже не пытался заняться их обучением (особенно это бросается в глаза по контрасту с детьми Веры Михайловой, с которыми старшие из троицы почти ровесники). Решительно непонятно, как брезгливо избегает этих детей Марья Ивановна Гордеева. Где здесь исток? Неприязнь с Петей? С матерью детей – Элайджей?

С последней я, наконец, свиделся и сумел оценить. И как раз на охоте.

Отправившись, по совету Пети Гордеева, в Березуевские разливы, я долго бродил бесцельно, наблюдая зимнюю жизнь леса и болот. Описывать красоты природы – не мой конек, но дивное совершенно впечатление производит тишина, которая стоит зимой на всем этом огромном, блистающем в солнечном свете пространстве. Скрип снега под собственными лыжами едва не оглушает, хочется остановиться и стоять, замерев в оцепенении вместе со всем прочим миром. Блистающая тишина. Надменное сонное величие огромных, в два обхвата, лиственниц и елей. С зеленоватого какого-то неба смотрит желто-голубой глаз солнца, махровый, словно опушенный заиндевевшими от мороза ресницами.