Красная тетрадь

– Но я вот чему удивилась-то! – горячо зашептала Гликерия. – Всегда приходили почтовые переводы, и сумма одна та же и подчерк… незнакомый… – старушка снова приложила платочек к глазам. Агафья, заворожено глядя на нее, тоже достала огромный клетчатый платок и шумно в него высморкалась. – А два-то года назад (или уж три? Точно не помню.) вдруг пришло по телеграфу извещение. И сумма… страшно даже! Мы с Лидией вот тогда домик-то и купили…

– И от кого же это? – едва не забывая дышать, спросила Агафья.

– Да от него же, от сыночка – в том-то и дело! – едва ли не истерически выкрикнула Гликерия Ильинична. Муж Агафьи, служащий почтовой станции, выглянул в комнату из двери, вопросительно взглянул на жену. Агафья с досадой махнула рукой, словно отгоняя докучливую муху. Мужик потер слипающие глаза, подтянул штаны и пожал плечами. Что ж! Охота Агафье болтать всю ночь с проезжей старухой – Бог ей в помощь.

– А те-то, те-то деньги? – напряженно вопросила Агафья.

– Приходят как приходили. И еще два раза телеграфом переводы были. Один раз – из Тобольска, другой – из самого Екатеринбурга. Нам с Лидией такие деньги и тратить некуда. Положили в банк. Помрем скоро, кому оставить? Лидия – сирота бездетная, да и я… Написали завещание на общину Никольской церкви…

– Господи, вот страсти-то на вас какие! – воскликнула Агафья. – И что же это деется-то? Кто ж это еще образовался? Да еще спустя столько лет!

– Мочи моей больше нету гадать, – твердо произнесла Гликерия Ильинична. – Лидии на жизнь да на прокорм кота денег хватит, а я все должна доподлинно узнать. Иначе не смогу помереть спокойно.

– Верно вы решили, верно, – снова согласилась Агафья. – А куда ж направляетесь-то? Где след сыночка потерялся?

– Егорьевск городок называется. Небольшой, говорят. Слыхала ли?

– Конечно, конечно, слыхала, – закивала Агафья. – Как же не слыхать! Не такой уж, по сибирским меркам, дальний конец. Знакомец у нас там есть, Илюшка-трактирщик. Вы, как прибудете, сразу к нему, скажете – Агафья послала. Трактир «Калифорния» называется. У него обхождение со всеми хорошее, а со знатными людьми – наособицу. Как сыр в масле будете кататься. И там же про все и разузнать сумеете. Илюшка – он и сам ушлый, а мать его – жидовка Роза – та и вообще… А как же сыночка-то вашего звали, не спросила я чего-то…

– Дмитрий Михайлович Опалинский, дворянин и горный инженер.

Агафья выкатила глаза так, что Гликерии Ильиничне на миг показалось, будто они сейчас же упадут в чашку с чаем, и она даже едва не протянула сложенные ковшиком ладони – поймать. Потом спохватилась, выругала себя за глупость.

– Гликерия Ильинична, родненькая! – завопила Агафья, вскочила и звонко расцеловала старуху в обе щеки. – Радость-то какая!

– Что, что, Агаша? – ничего не понимая, но уже до слез волнуясь, засуетилась старушка.

– Жив ваш сыночек, родненькая, жив-живехонек! – радостно затараторила Агафья. – Опалинский Дмитрий – так и есть, из Егорьевска.

– Может… может, совпадение?… – обморочно закатывая глаза, прошептала Гликерия Ильинична.

– Да вы что? Опалинский! Такое фамилие в наших краях только среди ссыльных и встретишь, потому никаких совпадениев и быть не может… Сейчас я вам все обскажу… – Агафья просто купалась в сильных и положительных по знаку переживаниях. Она действительно была, как и казалась, бабой доброй и сердечной, и теперь ощущала себя так, как будто бы это у нее только что счастливо нашелся родной, давно пропавший и оплаканный человек. – Давайте еще чайку… Вот так. Значит, слушайте меня. Сынок ваш нынче богатый человек. Владелец золотых приисков и еще бог знает чего. Женат на дочке бывшего владельца приисков, того самого, который умер. Я только сейчас сообразила: Гордеев его звали, так? – Гликерия Ильинична, не в силах говорить, кивнула. – Так вот, сыночек ваш женился вскоре на Марье Гордеевой. Может тут расчет был, а может – и чувства какие, это я наверное сказать не могу. Она, говорят, хромая, но на лицо и умом вовсе даже ничего. Дайте припомнить… А! Илюшка говорил, сын у них. Значит, у вас, родненькая, уже и внучок есть! Уж не обессудьте, не запомнила, как звать…

– Внучок… – прошептала Гликерия Ильинична и счастливо заплакала.

Агафья достала свой огромный платок, выбрала чистый край и ласково вытерла глаза и пергаментные щеки старушки.

– Не плачьте, родненькая. Чего ж теперь плакать? Теперь все хорошо у вас будет…

– А отчего ж он не писал мне? – вдруг спохватилась Гликерия Ильинична.

– Ну, это я уж не знаю, – Агафья развела руками. – Встретитесь вот, да и сами его спросите… А теперь спать, спать давайте, родненькая. Вам силы надо беречь. Подушки у меня мягкие, одеяло теплое…

Проводив спотыкающуюся и что-то невнятно бормочущую старушку, Агафья залпом выпила еще один стакан чаю и кинулась в горницу будить мужа. Ей не терпелось рассказать ему удивительную, почти сказочную историю.