Красная тетрадь

Подумав, Соня отправилась на кухню, к маме Вере. Вера вместе с кухаркой ставила тесто для пирогов. Пахло бузиной и свежей опарой. Несмотря на кисею на окнах, мухи вились под потолком и время от времени пикировали к кастрюле с опарой. Вера отмахивалась от них локтем. Лишь искоса взглянув на приемную дочь, она отослала кухарку под каким-то явно надуманным предлогом. После ждала, не прекращая кухонных дел, но как бы видимо освободив часть разума и внимания под то, что скажет девочка.

– К Дмитрию Михайловичу Опалинскому приехала из России мать, – сказала Соня. – А он ее не признал сначала. И она – его.

– Господи! – Вера остановилась в движении и прикрыла глаза.

(«Как будто лампу погасили,» – подумала Соня.)

Веки женщины были исчерчены коричневыми продольными морщинами, и с закрытыми глазами она казалась едва ли не на десять лет старше, чем с открытыми.

– Сначала? А что же – потом? – Вера всегда, в любом сообщении безошибочно выделяла тот элемент, который был потребен для развития сюжета.

– Потом старушку в гостиной внизу положили, а Дмитрия Михайловича Марья Ивановна наверх увела, – Соня старалась восстановить последовательность в сбивчивом рассказе Волчонка. Она знала, что именно так любит слушать мама Вера, и изо всех сил желала угодить. – А после он ее сразу и вспомнил, а она его – так и нет. Да она, впрочем, и в память почти не приходила. Только попросила ее опять в «Луизиану» перевезти. Дмитрий Михайлович было воспротивился, а Марья Ивановна и Роза сказали: пускай, если ей так лучше будет. Причем, то, что он ей все эти годы деньги слал, она помнит, а самый его облик – никак. Мы думаем, может, она заболела чем? Вроде как у хантов – мерячка. Они тогда, бывает, тоже память теряют, и даже себя не помнят…

– Опять, значит, Марья его уговорила… – себе под нос пробормотала Вера. – Бедная, бедная старуха… Всю Россию проехать… Теперь, небось, думает, что сына и в живых-то нету… Да и не лучше ли – так то? Нужна ли ей правда?… Хотя… матери сын по-любому живой нужен. Что материнское сердце не простит?…

– Какого сына, мама Вера? – решилась встрять Соня. – Дмитрий Михайлович ведь жив и здоров вполне…

Вера испытующе посмотрела на дочь. Девочка стояла, чуть склонив на бок белокурую головку, и смотрела внимательно и серьезно.

«Выросли уж они», – с легкой печалью подумала Вера и вспомнила себя в Сонином возрасте. Пасла гусей, пекла и варила, присматривала за младшими, пока родители в поле, прибиралась в избе, ходила за скотиной. Жала, полола, копалась в огороде. Пряла, шила. Единственную куклу давно отдала сестре, сама себя дитем не считала. Да и окружающие ее люди – тоже. А Соня еще и читать-писать умеет, сто книжек прочла, и редкая из них для детского ума приспособлена…

– Я скажу тебе. Но ты обещай не болтать.

– А Матюше можно сказать?

– Сама решай… Старушка эта права, и вовсе ума не лишилась. Муж Машеньки Гордеевой – не сын ей. Да и не Опалинский он вовсе…

– Как?! А кто ж он?!… Мама Вера! – Соня умоляюще заглянула в желтые, горящие непонятным огнем глаза. – Скажи мне сейчас, иначе я сама ума лишусь!

– Сергей Алексеевич Дубравин.

Соня прижала ладони ко рту и медленно сползла на пол, осознавая услышанное. Вера смотрела на девочку с горькой усмешкой, и вполне умеренно злилась на себя за то, что из собственной прихоти взвалила на худенькие детские плечи.

«Ничего, пора им и вправду расти, – жестко решила она в конце концов. – Лучше на чужие кружева сперва поглядеть, а потом уж свои узоры навязывать…»

Опасливо косясь на Веру и ничего более не спросив, Соня вышла из кухни. Вера пожала плечами и снова вернулась к тесту.

– Ты должен со мной ехать, – утвердил Волчонок. – Я не сумею сказать. И коня надо…

– Ты думаешь, она сможет – верхом?

– Ногами точно – не сможет.

– Гречку можно взять. А еще? Воронок к себе не подпустит.

– Я могу любую лошадь уговорить, – сказал Волчонок.

– Как это?

– Слово знаю.

– Ладно, – сказал Матвей. – Цыган нашелся. Но, если что, пеняй на себя, я тебя предупредил. Только надо теперь дождаться, пока мама Вера уйдет…

– Будем ждать, – согласился Волчонок и опустился на корточки в углу. – Соня, давай книгу…

Трактирщица Роза боком сидела на стуле и, яростно втыкая иголку, шила блузку, опять разорвавшуюся по пройме. Формой и размером распяленная на спинке стула блузка напоминала парус небольшого судна.

– Как разобрать? Как понять? Чего творится? – в такт движениям спрашивала Роза.

Самсон сокрушенно качал почти лысой головой. Сказать ему было нечего. Он и сам ничего не понимал.

Вывернувшийся откуда-то Волчонок кивнул бабке с дедом, сдержанно приласкался к Хайме.

– Юрочка, – рассеянно отметила Роза. – А где Лиза и Анна?

– Дома, – ответил Волчонок. – Я Матвею мельницу покажу. Которая в кладовке. Можно? Потом на ручей снесем…

– Да, да, конечно, играйте… – мысли Розы были страшно далеки от игрушечных мельниц.

Самсон проводил мальчиков удивленным взглядом: до сего дня он никогда не видел Волчонка в обществе иных детей, кроме его собственных сестер.