Красная тетрадь

«Добро и зло в городке Егорьевске

…Недавно вышедший новый роман госпожи Домогатской уж успел наделать много шума. Это должно бы радовать критика: «шумим, братец, шумим»… А между тем, спросим себя: не происходит ли весь этот шум всего лишь от скудости наличной духовной и литературной жизни? Где новые титаны современной литературной эпохи, которых можно было бы поставить в один ряд в Пушкиным, Достоевским, с яснополянским отшельником, в конце концов? Ау!

Никого не видно.

Вслед за произведениями господина Чехова, идеологическая позиция которого не ясна, похоже, даже ему самому, множатся вещи, совершенно не представляющие читателю нравственную личность автора, и потому лежащие где-то сбоку от традиций великой русской литературы. Внешняя занимательность, местами поразительная точность описаний и ложный объективизм – вот их кредо.

Но с кем вы, господа и дамы литераторы и литераторши? Что вы одобряете, что осуждаете? В чем видите общественный выход для своих героев? Нет ответа.

Именно таков и представленный читателю роман госпожи Домогатской. Явная неуклюжесть названия – «Красная тетрадь инженера Измайлова», предваряет плохо связанные между собой, хотя кое-где и очень талантливые зарисовки типажей и нравов уже знакомого нам по прошлым романам городка Егорьевска, затерянного где-то в таежной глуши. Но что же мы можем прочесть, узнать из этих отрывков?

Где достоверность нравственного преображения главного героя, инженера Измайлова? Из его собственных воспоминаний мы узнаем, что в бытность свою в Петербурге он был террористом, вел противоправительственную деятельность. И что же? Автор осуждает его, разоблачает порочность и античеловечность его прошлых взглядов? Ничуть не бывало. Наоборот, бывший террорист предстает читателю отважным трибуном в сцене бунта на прииске, а в конце романа дети (!!! Так и хочется воскликнуть: куда смотрит цензура?!) в защиту того же Измайлова вершат самосуд над полицейским агентом. Измайлов вроде бы ужасается содеянному ими, но, вот беда, мы отчего-то не верим его ужасу. Да и как поверить, если сразу вслед за тем он деловито прячет от следствия улики преступления! Слишком уж размыто и неопределенно в романе все, что связано с этим героем, чтобы мы могли искренне доверять хотя бы одному его чувству или намерению.

И что это за город, в котором, словно в волчьей яме, мертвяще и безнадежно пропадают все без исключения благие порывы (Машенька и Марфа Гордеевы, Левонтий Макарович и Леокардия Власьевна Златовратские, Василий Полушкин и т. д.) и торжествуют лишь циничные, всеядные в нравственном отношении хищники, вроде Веры Михайловой и остяка Алеши? Город, который едва ли не весь целиком меряет себя по взглядам петербургской скандальной авантюристки (при том, что Софи им не отвечает и, не скрывая того, явно презирает всех своих прилежных корреспондентов)?

Нельзя не обратить внимание на откровенность известных сцен, которыми «прославился» еще предыдущий роман госпожи Домогатской. Здесь этот прием опять же ширится и множится. Так и хочется спросить: не совестно ли вам, госпожа Домогатская, единственно ради увеличения скандальности своего романа, заглядывать в чужие постели? Какую умственную и нравственную нагрузку несут эти сцены? Какой пример подают вступающей в жизнь молодежи?

Полноте, дамы и господа, читая сие увлекательное и модное повествование, задумайтесь: в чем это нас хотят убедить? Где зло и где добро в этом романе? И, главное: различает ли их сам автор, берущий на себя смелость хотя бы на время выступать в роли властителя читательских дум…»

М. Южный

«Гражданин», номер от 8 февраля 1895 года

(крайне консервативный, можно даже сказать реакционный журнал, выходивший в Петербурге под патронатом князя В.П.Мещерского)