Красная тетрадь

Как будто она могла ночью прийти в трактир к кому-нибудь еще! К капитану Свенсену, например. Только представив себе это в качестве самим придуманной издевки, Илья ощутил, как кровь с шумом ударила в уши. Никому! Никогда!

Аглая стояла в дверях, как в старинной раме. В изменчивом свете свечи ее вишневые глаза были похожи на захлопнутую книгу, а полужест тонкой руки отражался на потолке ломаной дрожащей тенью.

«Иисус! Иегова! Пресвятая Дева Мария! Помогите мне!» – воззвал Илья, готовый также воззвать к богам калмычки Хайме и духам остячки Варвары, и ни на секунду не надеясь на то, что кто-то из них обратит свое внимание на его дела.

– Илья Самсонович, сколько вам лет?

– Двадцать пять, – машинально ответил Илья.

– Мы можем говорить без обиняков, – Аглая не спрашивала, а утверждала. – О чувствах, которые вы, якобы, ко мне испытываете, весь город наслышан. Мимо «Луизианы» пройти страшно, от стен злостью шибает, так и кажется, что сейчас выскочит ваша уважаемая матушка, и мне глаза выцарапает. За какой же грех? Все знают, а я получается, одна, – в неведении и недоумении. Что ж? Это правда?

– Правда, Аглая Левонтьевна. Все – правда, – Илья склонил курчавую голову. – И ежели вас мои искренние чувства оскорбляют как-то, то простите меня покорно. Верьте, я всеми силами старался не давать повода…

– Всеми силами – это верно. Мы, помнится, после отъезда Софи даже и не разговаривали с вами ни разу…

– Я не смел…

– Напрасно. Отвага в сердечных чувствах для любого уважительна, и половинчатости в своих свершениях не признает. Теперь я, в свой черед, хочу быть с вами искренней до самого крайнего предела. Доказательства чего и намерена представить…

– Как… какие док… доказательства? – проклятое заикание опять вернулось.

– Скажите откровенно, Илья Самсонович, я для вас, как женщина, желанна?

Илья молча сглотнул. Плоды Каденькиного передового воспитания были ему явно не по зубам. Говорить на подобные темы он был не обучен и не в состоянии. Аглая, казалось, поняла это и картинным, надменным жестом скинула шаль со своих плеч на пол. Илья бросился поднимать и…

Потом ему казалось, что он больше никогда не сможет дышать. Запах ее горьковатых, смолистых духов затопил кровать, комнату и его душу, как талая весенняя вода – Березуевские разливы. Совокупляясь с ней, он шептал помертвевшими губами «Шир Гаширим» – Соломонову «Песнь песней». Аглая не знала еврейского языка, но, казалось, все понимала и улыбалась. ЕЕ улыбка была подобна грому небесному. По знойным изгибам ее тела он готов был бродить без пищи и воды сорок лет, как племя Моисеево по пустыне. От земли обетованной и всего остального разом он отказался в самом начале, когда обернул поднятой шалью ее ноги и прижался лицом к коленям, которые отчего-то пахли расплавленным шоколадом.

После всего она с лукавым любопытством спросила:

– Илюша, а ты мог бы пощекотать мне пятки?

Он мог. Она жмурилась и поджимала ноги.

Потом села на кровати, обхватив руками колени.

– Ляг, – почти мягко попросила она. – Закрой глаза и лежи. Не трогай меня и глаз не открывай. Так мне легче будет говорить.

Он выполнил все, что она просила. Если бы она теперь велела ему голому выпрыгнуть из окна, он не задумался бы ни на секунду.

– Я не могу выйти за тебя, Илюша. Ты сам знаешь, почему. То есть, мы могли бы, конечно, попытаться, но уж через полгода я бы все это возненавидела. И тебя заодно со всем. Я думаю, что я вообще никогда замуж не пойду. Я – пустоцвет. У меня внутри слишком много… не знаю, как сказать… гордыни, наверное. А человеческого чего-то, чтоб жить, как все – не хватает… Но при том, я – живая, и в Бога и грехи не верую совершенно. Нас так Каденька воспитала, и этого уж не изменить. Что ж мне себя высушивать? Ты меня хотел, и теперь получил, в том смысле, в котором меня вообще получить можно. Тебе того мало, это я понять могу. Но зато, после сегодняшнего, и идефикс больше не будет. Сможешь жениться, привести в свой трактир хозяйку… Лежи! Я тебя не отталкиваю! Что ж мне, после всего-то… Когда оба захотим, будем встречаться, радовать друг друга. Мы с тобой умны и хитры, сумеем все так обставить, чтоб маеты никому не было, и пищи для сплетен. Я уж все продумала…

– Ты все продумала… заранее?!! – с каким-то почти сакральным ужасом спросил Илья.

– Конечно, – Аглая пожала плечами. – Как же иначе? Так ты согласен?

Илья изо всех сил старался сдержаться. Он кусал толстые губы, жмурился, сжимал кулаки и колени. Но у него ничего не вышло. Он зарыдал, скорчившись в постели, как ребенок, и не мог остановиться. Аглая сидела рядом с ним, рассеянно гладила его взмокшие от страсти, курчавые волосы и грызла кедровые орешки, кулек которых Илья всегда держал рядом с кроватью.

Глава 12 В которой Шурочка дерется с Лисенком, революционеры вырабатывают план действий, а Машенька пишет письмо в Петербург

– Я тебя сейчас убью!