Красная точка

Ситуации накладывались одна на другую, и вот уже, отстранившись от «купи-продай» Хворостовского, намеренно изображавшего из себя во время исполнения этих песен двухмерный советский плакат про «молодость мира», Вася вытягивал из себя нехитрые сцены школьных лет, хотя бы слегка и подёрнутых дымкой неконкретности, возникшей после двухгодичного армейского антракта. Инну Бендер, её кудрявого отца и вечно бледную Берту, раздобревшую в бёдрах Соркину, цветущий кланчик первого подъезда, цветочный венок одноклассниц, окончательно уплывших за непроницаемый занавес. Мысленным взором Вася видел, как Вигелина, Сединкина, Зализовская, Земфира Адгамова и медалистка Журавленция точно в последний вагон прыгают на льдину, откалывающуюся от настоящего.

Он видит рядом с ними директора школы Чадина А. А., похожего на спивающегося Ван Клиберна, Петровну, мадам Котангенс и самого лучистого в школе человека – Татьяну Павловну Лотц. Гришу Зайцева, Живтяка и Смолина, близняшек Салунов. Он видит маминых подруг Аллу Фишееву и Крохалёву, семейство Макиных и даже Ильдара Ахметова.

Живые люди на этой льдине, уходящей к линии горизонта, постепенно перемешиваются с мёртвыми, так как Вася видит Юру-дурачка и Алика Юмасултанова, деда Савелия видит и Семыкина с шнурком на шее, любимую мамину подругу Веру Заварухину и кого-то ещё, кого вспомнить не может. Или не хочет, чтобы не испугаться. Ведь когда началась Перестройка, люди, увлечённые водоворотом перемен, практически перестали умирать, даже от старости. Точно всем стало интересно, что же будет дальше, и это даёт силы жить самым ветхим старухам с аллеи пенсионеров.

Небывалый дар чудес

Вася вдруг вспоминает дядю Петю Пушкарёва и застенчивого боксёра Фугаева, бабку Парашу, её дочку Любку. И, чтоб поскорей уйти от этого настойчиво разрастающегося погоста в сторону, он выкликает жизнерадостную, вечно улыбающуюся Алку Михееву, мгновенно уехавшую в Голландию по «программе репатриации», как это только стало возможным. Выкликает и мамину подругу Минну Ивановну Кромм, эмигрировавшую в Германию и, получается, под старость лет начавшую новую жизнь с абсолютного нуля. Светку Тургояк и её мужа Игоря, по следам Романа Владимировича рванувших в Израиль, где им не понравилось, после чего они отправились искать счастья в Канаду, а это так далеко, будто в открытом космосе, – письмо идёт пару месяцев, поэтому переписываться с ними бессмысленно, а по телефону говорить – дорого. Да и не дозвонишься, как Маруся им с Пушкаренцией взахлёб рассказывала. Бедная, бедная Руфина Дмитриевна.

Поначалу отрыв от детства казался Васе совсем неглубоким, как ямка во дворе (трубы опять перекладывают, что ли?), её легко перепрыгнуть, чтобы вернуться в состояние лёгкости и чистоты, полноты и объёмности мира, ещё непонятного и разнообразного в своей загадочности.

Однако незаметно трещина, отделяющая Васю от детства, вырастает в пропасть, увеличиваясь каждый день, пока не превращается в окончательно непреодолимое препятствие.

Человек вроде бы тот же, что и раньше, однако втиснуться в прежние очертания отныне нет никакой возможности – как в одежку, из которой вырос.

Хотя где-то внутри сознания отрыв этот долгое время видится прежним – не глубже рва, зарытого у первого подъезда (трубы починены и опрессованы), шрама, оставшегося от кем-то прорытой траншеи и остающегося в теле дворового асфальта, видимо, навсегда…

Холодное лето 1991-го

…Тут Вася очнулся от мыслей, так как песня, которой Низамов и Хворостовский ставили жирную красную точку, закончилась и можно вернуться к реальности. Наплыв прошлого растаял. Исчез выдохом пара. Навстречу Васе шёл усатый Низамов с рюмкой холодной водки в протянутой руке. Боковым зрением Вася видит, что Катя Кручёных пьет чай. Странно, но когда «Полёт» выбирался куда-нибудь из стен ДК ЖД, она почти всегда оказывалась рядом с ним. Знал, что не нарочно, но трепетал по привычке и с некоторым запасом: вдруг, мол, из этого что-то получится?

Из ДК отлучались всё чаще: отработав программу максимум на товарищах, полётовские сколотили концертную бригаду. Сначала ездили по предприятиям, выступали перед обедавшими железнодорожниками «в рамках шефской помощи», но, вскоре вкусив успеха, озаботились вознаграждениями. Благо законодательство позволяло вести не только «индивидуальную трудовую деятельность». Тем более что «купи-продай» у Хворостовского не заладился, а кредиты отдавать надо. Счётчик тикает.