Красная точка

Наташки, впрочем, рядом не оказалось. Поначалу Вася не обратил на это внимания, хотя надо, надо уметь замечать мелочи – Софа учила: именно они всё самое интересное о человеке и ситуации рассказать могут. И расскажут, и покажут, и сценический образ соберут.

Очень уж Наташа борзо на импровизированной кухне едой занимается, так что и не отвлечёшь, параллельно «Киндзмараули» из сельпо накачиваясь, демонстративно в своём внутреннем мире спряталась так, что в глаза не заглянешь – будто и нет их, в то время как Корецкий с задумчивым видом ходит вдоль древних сосен и затесавшихся меж ними берёз (лес изнемогает в усталой парилке, как в тигле, вырабатывающем особенно стойкие ароматы хвойных смол, прелых трав, диких ягод и, поверх всего того, дымка на берёзовых ветках) с задумчивым видом, постоянно будто бы невольно встречаясь с Кручёных. Ну да, не виделись давно, есть о чём перемолвиться.

Темник и актуальные вопросы внутренней политики

Видит Вася: тем у Андрея и Кати так много, что и не переговорить за вечер. Солнце спряталось, и в лесу сразу же стало темно, холодно и сыро – даже сквозь пряное, однотонное опьянение эта предосенняя причуда пробирается за воротник и морозит цыпки на коже до полого дискомфорта. Вася знает (за годы маёвок успел изучить) все эти демонстративные, все более затягивающиеся отлучки, непрозрачность слов и намерений, которыми двое втянутых в водоворот занавешиваются от других.

Пока основной контингент посменно бился в парилке, Наташа в конечном счёте первой и напилась, как бы предоставляя Андрею полный простор действий, а судьбе – самой нестись под откос, так как ждать же всегда следует худшего. Вася тоже водочку попивал, на Андрея с Катей нет-нет да поглядывал, обращая внимание, как бережно и неторопливо, по-взрослому и совершенно умельчески Андрей обрабатывает Кручёных. Массажируя её точечными словами, близорукими взглядами, задумчивыми улыбками, перетекающими в активное слушанье – точно он улыбкой своей всю Катю целиком пеленгует, от слов её случайных, но осторожных, до целокупности сердечного ритма и гораздо более тонких настроек, начинающих вибрировать от избытка чужого внимания.

Пьяный Вася держит в голове лишь одну (больше уже не получается, даже если сильно захотеть и попытаться напрячься) тропинку трезвости. Петляя, она вьётся за Андреем и Катей, когда те являются на кухне или возле костра. С приятной расслабленностью и даже удовлетворением Вася видит, что с Корецким Катя ведёт себя так же, как с ним, – тянется, но только до какого-то неопределённого момента, совсем близко к себе не подпуская. Как кошка с мышью, многократно превосходящей её размерами.

В горчичном лесу

Потом, в пустой электричке («Как будто вся страна ушла на фронт», пошутил Тецкий, когда проезжали затуманенные Биргильды), похмельные студийцы устроили игру в салочки. Бегали по вагонам, кричали, точно в лесу. Вася крутил головой, не в силах понять что там у Андрея с Катей было. И вообще, было ли? А если было, то что?

– Что интересного на факультете?

К Васе, выпотрошенному водкой, подсела Танечка, под самый финал поездки возжелав светского общения.

– Кризис гуманизма.

Брякнул первое, что в голове бродило по отчётливо выраженным с бодуна извилинам, но Танечка так прилипла, что, пока за окном мелькали поля, готовые к съёму урожая, пришлось объяснять: Сартр-Шмартр, экзистенциализм – гуманизм, «маленький человек», лишние люди, «Фердидурка» (совсем недавно вышло в «Иностранке», всем приличным людям надо прочесть), «дегуманизация искусства», «модернизм – это молодость мира», пока ещё недоступная основной массе советских людей, «Франкфуртские чтения» Генриха Бёлля и Цюрихские лекции Винфрида Георга Макса Зебальда.

Танечка даже отпрянула от такого академического напора.

– Но, боже мой, какая скука, какое унылое говно мамонта все эти Камю и Сартры с пожелтевшими страницами издательства «Прогресс». Я понимаю, когда-то все эти Кафки запрещали, читали из-под полы и поражались своей смелости. Но теперь «Лолита» и «Венера в мехах» продаются в киосках миллионными тиражами, хоть зачитайся, было бы желание. А его нету! Я, когда первый раз «Доктора Живаго» увидела в книжном магазине, думала, в обморок упаду от обмана зрения, но это же теперь не модно, а самая сермяжная сермяга и есть. «Погружение во тьму», «Зияющие высоты», «Одлян, или Воздух свободы». Новое назначение, белые одежды. «Смиренное кладбище», да сколько ж можно чернуху-то гнать? Хре-сто-ма-ти-я. Му-зей. Факультет ненужных вещей. Вот то ли дело Розенквист, выставку которого я посмотрела в ЦДХ этой весной, – всё такое яркое, сочное, красивое. Подлинное клиповое мышление, Вася.

Заресничная страна