Красная точка

Расходились долго, с разговорами в прихожей, как и положено задушевным и удавшимся посиделкам, окончательно вытеснившим скорбный повод за территорию сознания. Только когда тётя Галя, неслышно ступая, пробиралась из кухни к дивану в зале с книгами, вспомнили, наперегонки сочувствуя вдове без какого бы то ни было сочувствия. Сугубо формально: новый день начался, новая жизнь…

Вот и в подъезде шумели, несмотря на ночь, высыпали из подъезда, показалось, что это снег выпал, хотя погоды для конца ноября стояли удивительно тёплые, оттепельные – точно природа совпадала и иллюстрировала всеобщий подъём, разлитый в воздухе. Пригляделись, а это тротуары у дома плодами снежноягодника засыпаны – того самого куста с белыми, ватными ягодами, полными пены, что когда-то, от нечего делать, Вася любил давить правой ногой. Снежноягодник рос в палисадах всех подъездов у всех домов, словно бы маркируя и отделяя жилую (обжитую) часть коробки от «мест служебного пользования» типа дорог, мусорных, детских и собачьих площадок, немного напоминая кружевную салфетку, накинутую в бабушкиной гостиной на чёрно-белый «Горизонт».

Белые пузырьки снежноягодника, не терявшие тургора круглый год, были первым, на чём Вася зафиксировался при переезде на Северо-Запад – в тот длинный день, когда возле подъезда познакомился с Марусей, пока грузчики носили мимо баулы, тюки и связки книг, из-за чего, куда б ни приехал, комочки эти всегда ассоциировались у него с Куйбышева, приветом с родины, родинками, державшимися на ветвях «до последнего», когда уже и листва сошла, и сугробы расти начинают.

Имена мест: снежноягодник

А тут словно бы странный, избирательный ураган прошёл, оголив кусты, сгинувшие без этих опознавательных сигнальных огней во мгле (значит, окна у Васи в квартире уже не светились, родители и Ленточка спят), рассыпав ягоды по асфальту – Мальчик-с-пальчик, убегавший от Минотавра, мог бы метить ими дорогу обратно – к шестому, что ли, подъезду.

Пушкарёва, выпавшая из дверей самой последней, объяснила, что сегодня же хоронили Юрия Владимировича, страстного поклонника мадам Гипотенузы и несчастного уо, надорвавшегося во цвете лет.

– Мы с его маменькой ровно на Градском прииске и столкнулись, у нас участки оказались рядом.

Лена загордилась, вновь оказавшись при деле, точно речь о престижном дачном посёлке идёт.

– Как же она горевала, как по Юрочке своему убивалась, любо-дорого посмотреть. Еле от свежей могилки-то оттащили.

– Ещё бы – она ведь теперь совсем одна на всём белом свете осталась… Теперь у неё даже уо никакого нет.

– Погодите, а при чём тут эти белые ягоды? Где связь?

– У Юрочкиной мамочки денег на похороны было в обрез. Цветов купить не на что было. Она старух соседских подговорила, беззубую Зину, Нину-монашку, тётю Валю и Галину Григорьевну с третьего этажа, чтобы обобрали весь снежноягодник – мальчик у ней был необычный, девственно-целомудренный, значит, и поминальный обряд выйдет с вывертом. Всё логично и вполне легитимно.

И ведь не поспоришь. А потом резко вдруг пошёл снег, густой-густой и какой-то одномоментный, смешав ягоды и снежинки в одно целое; театральной кулисой упал в секунду на двор, точно кто-то по внутренней связи объявил антракт.

Часть третья. Красная точка

Такое короткое лето

Годы не шли, но летели. Выцветали в полете киноплёнкой шосткинского объединения «Свема». Вася отслужил в армии (дембель неизбежен, как крах империализма), после чего переехал ближе к центру на улицу Российскую, казалось навсегда отстав от прежних подружек из первого подъезда, вспоминая о них как о законченном прошлом. Как о летнем промежутке, проведенном в пионерском лагере.

Кто не был, тот будет, кто был – не забудет эту маленькую жизнь, помещающуюся внутри одного из отпускных месяцев и повторяющуюся из года в год. Подростки, приезжающие по путёвкам в пионерский лагерь, плохо сходятся, затем намертво сдруживаются, чтобы в конце смены при расставании массово заливаться слезами, оплакивая не только дружбу, но ещё один этап взросления.

Ученые установили, что привычка формируется за 24 дня – а это и есть срок обычной лагерной смены. Прощаясь у ворот какой-нибудь «Лесной сказки», школьники ревут из-за сопливой солидарности, однако примешивается к ожиданию вечной разлуки (она же – честная незаинтересованность в дальнейшем знакомстве) совсем уже взрослое, на вырост, отчаянье из-за постоянно уходящего времени. Взрослеть не хочется так же, как отлепляться от привычки тёплых чувств, ни к чему не привязанных – даже в школе или в армии людей объединяет подобие «общего дела», тогда как на отдыхе все чувства возникают добровольно, от концентрированной скуки.

Кланчик с Куйбышева табунился, клубился и пенился годами, а распался, подобно СССР, без малейшего давления со стороны, стоило всем обзавестись более просторными квартирами и забуриться в заботы семейного существования. Чтобы потом, подобно родителям, повторять с озадаченным видом: «Не мы такие – жизнь такая…»

Ранетки