Красная точка

Впрочем, крайний этот индивидуализм, необходимый для того, чтобы наконец вынырнуть из всеобщей социалистической смази, был ещё впереди, а пока, в самом конце 80-х, Вася только-только вернулся из армии на второй курс. Лена уже прочно укоренилась за столом в предбаннике начальственного кабинета рядом с аудиториями, из-за чего практически всегда была на виду. Тем более что дверь в деканат распахнута, точно приглашая присоединиться к машинистке, отчаянно строчащей на электрической пишмашике, но с радостью отвлекающейся на любого гостя.

Вася избегал туда заходить после одной неловкости, когда, раздухарившись перед слегка пригубившей экс-соседкой, начал наезжать на Надежду Яковлевну, выговаривать отсутствующей проводнице коммунистической идеологии надуманные претензии. Затем, не удовлетворясь хулой и возжаждав действия, схватил с книжного шкафа её беретик и начал пинать его что было сил. Черепаха Тортилла зашла ровно в тот момент, когда Вася, державший берет на вытянутой руке перед собой, встал в позу футболиста, забивающего победный пенальти.

Поняла что-то деканша или нет, он так никогда и не узнает. Пушкарева хихикала, поощряя его к всё большей разнузданности, потом, когда Надежда Яковлевна неожиданно зашла, Лене захотелось спрятаться за электромашинкой: Вася отметил, как она втянула голову в шею, а глаза за стеклами очков округлились. Поначалу неловкость рождалась из-за ожидания возмездия, затем из-за того, что оно не последовало (подвоха Вася ждал до самой выдачи диплома), а после скоропостижной смерти Тортиллы превратилась в форму памяти о ней и неразрешимый вопрос: было бы парню так же неловко за эти кривляния, если бы деканша тогда не зашла?

Каждая погода благодать

Часто от Лены пахло употреблённым. В тесном предбаннике деканата алкогольные пары смешивались с духами: ими Пушкарёва поливалась нещадно. Еще со снегурочкиных времён Вася помнил об одной особенности женского амбре – никакого перегара, выпитые градусы словно бы застревают в девичьем организме на уровне горла, а пахнут свежо и благородно. Школьные, потом студенческие и, тем более, армейские попойки (в казарме любили употреблять «Гвоздику», одеколон от комаров, разбавленный водой, превращавшийся в мутное молочко) выказывали разницу чужого обмена веществ: собутыльники никогда не пахли так приятно, как девушки. Тем более что Лена прятала винные пары и ароматы дубильных веществ за шлейфом модных тогда (поди достань) польских духов «Быть может» и болгарского «Сигнатура».

Честно говоря, Вася следил тогда за Пушкарёвой вполглаза. Точнее, и не следил вовсе, сама на глаза попадалась, став, казалось, неотъемлемой частью его присутственных часов – настолько она совпала с историко-гуманитарным факультетом, украшенным деревянными панелями «под избу», и с этим воспалённым временем тотальной растерянности, что пройти мимо Пушкарёвой было невозможно: «высоко сижу, далеко гляжу».

– Слышал, Вася, что Тарковский от рака умер, а Ростропович играл на его похоронах – прямо на паперти парижской церкви?

– Ох, мать, мне кажется, гораздо важнее, что Кристина Орбакайте сошлась с Володькой Пресняковым. Видела в «Комсомольской правде» заголовок его интервью – «Я так устал от брейка!»?

– А ты злой!

Особенности национальной охоты

– Просто честный. А Тарковского действительно жалко. Сгубили человека. Сгорел гений.

Лена уже умела навести вокруг себя таинственного тумана, ну, или же такого вещества неопределённости, которое ей самой казалось манким, едва ли не фосфоресцирующим; однако Васе, знавшим Пушкаренцию как облупленную с третьего класса, все эти усилия по созданию липкого поля казались «шитыми белыми нитками», крайне наивными в главном посыле поиска нового «достойного» мужчины (необязательно мужа). Морчков, если судить по невнятным репликам бывшей соседки, куда-то испарился, а может, и не испарился, продолжал исполнять супружеские обязанности, но Лена говорила о нём в педалируемо глумливом тоне, из-за чего вариантов не оставалось: Илья окончательно переведён на скамейку запасных.

Режим постоянной охоты на «самчиков» Пушкарёва не скрывала, из-за чего Васе особенно странными были студенты, аспиранты и даже один не самый глупый преподаватель, которые попадались в эти неловко расставленные силки.

Оказывается, разными людьми даже самые простые ходы воспринимаются по-разному и подчас с противоположным знаком. Будучи студентом и встречаясь с людьми из иных социальных страт (именно этим университет, где учились «люди из области» и даже из других городов, отличался от социально монохромной коробки, где разница происхождения жителей минимальна), Вася делал такие открытия каждый день. Но не переставал удивляться многообразию мира. Особенно после того, как с подачи одногруппника Саши Мурина записался в самодеятельный театр «Полёт».

Доктор Ватсон