Красная весна

Тринадцатое. К-17 достаточно быстро обнаруживает, что в Европе по-разному относятся к его далеко идущей инициативе по демонтажу СССР, ускоренной капиталистической трансформации освобожденной от своих окраин России и полноценному воссоединению новой России с объединенной Европой. Наибольший интерес к такому развороту событий проявляют наследники аристократических семей Российской империи, живущие в эмиграции. Часть этих наследников входит, так же, как их предки, в европейские элитные структуры, масонские в том числе. Но и не только. За счет подобных переплетений К-17 приобретает весьма причудливые очертания.

Четырнадцатое. Держать такое причудливое начинание под абсолютным контролем невозможно. Чем многомернее и могущественнее становится К-17, тем в меньшей степени можно считать Андропова лицом, держащим К-17 под абсолютным контролем.

Пятнадцатое. Рост возможностей К-17, как и любой другой подобной структуры, превращает его деятельность из абсолютно секретной в «условно секретную». Соответственно, нарастает противодействие К-17, в том числе и среди высшего партийного руководства. Такие враги К-17 — не чета какому-то Кочетову. Их физически ликвидируют. Это не может не воздействовать на К-17 как живой социальный организм. Вкусив столь элитной крови, К-17 приобретает еще более хищный, нежели изначально, характер.

В начале 90-х (точную дату уже не помню) я пришел к Валентину Толстых у на очередное заседание его клуба «Свободное слово». Заседания клуба проходили в Доме кино. Толстых тогда был одним из очень немногих авторитетных либеральных интеллектуалов, имевших смелость приглашать меня на клубные посиделки. На этот раз Толстых пригласил в качестве основного докладчика самого Горбачева. С ним пришла его жена Раиса Максимовна. Неожиданно Толстых посадил меня в президиум между Горбачевым и его женой. Жену я видел впервые. С Горбачевым же имел один длинный разговор в феврале 1991-го. Это был наш первый и последний разговор в эпоху, когда Горбачев руководил страной. В споре между мною и Горбачевым почему-то оказался затронут Андропов. Горбачев отозвался об Андропове нелицеприятно. Раиса Максимовна вдруг прошептала мне на ухо: «Что он несет? Мы всем, всем обязаны Юрию Владимировичу». Почему она стала со мной откровенничать, не знаю. Возможно, Горбачев обсуждал с нею наш разговор. Возможно, она уже была больна. В любом случае — она потом добавила, что ей всё время снятся убиенные Машеров и Кулаков… Вот так…

Шестнадцатое. Андропов был хронически больным человеком. Такие начинания, как К-17, коль скоро они носят действительно серьезный характер, не могут ставить себя в зависимость от одного человека вообще и уж тем более — от человека с ограниченным «биологическим ресурсом». Кроме того, для решения задач, стоящих перед К-17, нужен был не мощный и волевой руководитель СССР, а послушная К-17 марионетка. Зачем Андропов стал генсеком? Испугался ли он сам созданного им монстра? Умер ли он своей смертью? Темна вода…

Как бы то ни было, еще до смерти Андропова сложилось своеобразное рамочное соглашение между всеми антикоммунистическими, антисоветскими силами. Важнейшим элементом этого соглашения был «союз непримиримых врагов» — Андропова и Цинёва. Поскольку мы хотим рассматривать работу К-17 в период после смерти двух этих политических игроков, то было бы правильнее назвать это соглашение договором между элитами 5-го управления (идеологическая контрразведка) и элитами 3-го Главного управления (военная контрразведка).

Вновь подчеркну, что вся тема К-17 имеет отношение только к элите КГБ, а не к КГБ как таковому.

Рамочное (антикоммунистическое и антисоветское) соглашение «пятерки» и «трешки» подчинило К-17 фактически всю элиту КГБ, за исключением людей, упорно желавших оставаться в пределах узко понимаемой службы и чуравшихся политики (а уж тем более, параполитики) как огня.

«Трешка» и ряд других примыкавших к ней управлений соглашались на совместную с «пятеркой» борьбу против «замшелой капээсэсовщины». Но «тройка» с крайней настороженностью относилась к посягательствам «пятерки» на империю. «Тройка», будучи в целом более белогвардейской, а не либерально-западнической, конечно же, стремилась уйти от «коммунистического маразма». Но не от империи!

А уж в том, что касается России, патриотизм в «тройке» просто зашкаливал. Предложить «тройке», к примеру, развалить Россию для того, чтобы ее обломки вошли в Европу, значило нарваться на жесткий отлуп. Ну, со скрежетом зубовным можно было согласиться на выход разных «чурок», азиатских и прочих, дабы не посягали, гады, на полноценное гражданство, не смели мечтать о построении нерусской власти в освобожденном от коммуняк государстве. Пусть выйдут, гады, мы их потом в неполноценные колонии свои превратим! Но делить Россию (ту, которая останется после сомнительных, со скрипом принимаемых, изобретенных подозрительной «пятеркой», вроде бы разумных, но вызывающих отвращение ампутаций) — черта с два!