…Неторопливым шагом отмеряет версты Василий, а над ним серой оленьей шкурой висит небо, лениво сыплет снежок, приглушая лесные звуки. По лесу мечется Малыш, обнюхивает следы белок и соболей, но найти зверьков не может: попрятались от непогоды. С косогора ветерок донес глухариный запах, бросился туда, но птицы с шумом поднялись и улетели. Вернулся Малыш, виновато посмотрел на Василия.
— Ничего, бывает, — успокоил его Василий. — Может, к вечеру подфартит.
Свернули к кедрачам. На широких ветках синими кусками лежит снег. Проваливаются ноги в багульник, будто пристают к земле. Тяжело идти. А куда ни посмотри — тайга. Ей тесно под серым куполом ненастного неба, уперлась в горизонт и вздыбилась темными горами.
Шумит, волнуется тайга. Она орлицей распласталась от седых Уральских хребтов до снежной Чукотки. Тайга. Не тебя ли зовут Сибирью? Сибирь! Уж больно ты крута характером. И все у тебя через меру. Если весна, так весна. Сыпанут апрельские дожди, размочат снега. Еще вчера вьюжило, а сегодня табунами диких оленей мчатся по падям ручьи. И глядишь, заворочалась река разъяренным зверем, ломает ядреные льдины, гонит их прочь. На десятки километров слышится грохот. Окажись здесь деревня, в щепы дома превратятся, точно через жернов пройдут.
Промчатся вешние воды, потоком хлынут на землю свет и тепло. Голубым лебединым криком наполнится тундра, на песчаных косах зацветут кусты черемухи, в распадках розовым туманом разольются марьины коренья, от жарков огнем заполыхают луга.
Но не успеет охотник обогреться, а на землю уже сыплются пожелтевшие листья. Вслед за ними налетят метели, засвистят ветры в горах. И останется охотник наедине с сорокаградусным морозом и свирепыми вьюгами. Ох и солоно достается ему кусок хлеба.
Сибирь! Нет, в скупости тебя не обвинишь. На все ты щедра, и ничего у тебя не бывает вполовину: если гроза, так рушатся горы, если мороз, так дух захватывает, если свет, так до боли в глазах.
Идет Василий, снежок присыпает его следы. Клубятся серые облака, разгребет их солнце и снова спрячется.
Сибиряк! Дитя тайги. Ты не хнычешь, когда тебе голодно, ты не жалуешься на свою судьбу, когда у костра тебя донимают морозы, ты не ропщешь, когда усталость тебя валит с ног. Одиночество приучило тебя молчать, потому-то ты и скуп на слова. Не раз, спотыкаясь о смерть, ты пройдешь по своей тропе. Только когда-нибудь в кругу друзей за бутылкой спирта ты расскажешь забавную историю и этим вознаградишь себя за все.
Идет Василий через буреломы и гари, где-то стороной бежит Малыш, ищет зверя. Хмурится небо, сыплет снежок. Легка походка охотника: горы еще не вымотали его силы.
А в серой дали сохатыми бредут хребты. Там, где-то за ними, прокладывают свои тропы Ятока и Капитолина. Глухоманью от стойбища к стойбищу крадется спиртонос Кердоля. И с каждым из них еще не раз сведет Василия судьба.
Часть вторая
Серое вылинявшее небо. Горы маячат как тени. Вот уже который день беснуется ветер, мечется по горам, бьется о, скалы, спускается в низины, на еланях поднимает снежные вихри и гонит их по лесу, пригибает деревья к земле, выворачивает их с корнями. Глухо гудит от набегов ветра тайга. Старик Согдямо, набросив на худые плечи, парку — куртку из оленьей шкуры, протянул к очагу костлявые руки. Холодно в чуме. Синий дымок огня торопливо струится в дымовое отверстие. Вот так же струйкой утекает жизнь из тела Согдямо. Сейчас бы взять ружье да пройтись по горам, посмотреть в лицо вьюге. Но ослабли ноги, ослабли руки, ослабли глаза. Сомкнулся мир вокруг чума. Давно старика покинула удаль. Только верные спутники-воспоминания теснятся вокруг него, поддерживают жизнь.
Угас огонь в чуме. Вьюга не унимается. Должно быть, охотники чем-то разгневали злых духов, и те загоняют в гнезда соболей и белок, заметают их следы. Попробуй-ка найди зверьков в такой кутерьме. Согдямо неторопливо набивает трубку табаком, поднимается на слабые ноги, выходит из чума. Ветер с яростью набрасывается на него, в морщинистое лицо бросает снег, рвет парку. С лабаза с жалобным криком снимается ворон. Он голоден. А тут, на лабазе, оленья шкура, от нее идет такой вкусный запах. Но страх перед человеком гонит его прочь. Охотники считают, что эта птица приносит несчастье, потому-то при первой возможности убивают ее. Но ворон старый и опытный, он прилетит сюда, когда опустеет стойбище.
К Согдямо подошел Суктан, ткнулся мордой в колени старика и завилял хвостом, радуясь встрече. Он тоже, старый и глухой. Охотники давно уже не признают Суктана за животное и часто награждают его пинками. Только Согдямо никогда не обижает его. Как и прежде, когда Суктан был лучшей зверовой собакой, старик обращается с ним ласково,
— Пойдем за дровами, — приглашает он Суктана, — иначе околеем. Видишь, как сердятся горы.
Бредут по снегу два старика: Согдямо впереди, Суктан за ним. Согдямо часто останавливается и подслеповатыми глазами смотрит в седую даль.