Красная волчица

— Заходи. Обскажешь, как живет город. А сейчас я в сельсовет иду, Степан что-то звал.

— Я к нему же. Письмо привез. В больнице встретил его друга, воевали вместе.

— Кто такой?

— На золотых приисках работает. Комиссар там. Вот голова. Ленина видел. Начнет рассказывать — век бы слушал.

— Ученый человек, значит.

— Из рабочих вышел. Про наше житье все расспрашивал. Обещал приехать.

— Степан рад будет.

Дуся в окно увидела Максима. Вот он поравнялся с их домом, замедлил шаг. Дуся затарабанила в раму. Максим увидел ее, свернул в калитку и вошел в дом.

— Господи, да я уж и не чаяла тебя увидеть, — бросилась к нему Дуся.

— Мать-то с отцом где?

— Нету их. За сеном уехали. Да ты проходи. Садись.

Максим присел на табуретку у стола.

— А я каждый день на дорогу поглядывала.

Максим с благодарностью посмотрел на Дусю.

— Спасибо тебе, Дуся, за все…

— Это я у Ятоки целебных корней взяла. Упросила пошептать на них, чтобы силы больше было.

— Она же бросила шаманить.

— Так она только для меня, — простодушно призналась Дуся. — Разве ей не горько было, когда Василий болел?

— Ты же комсомолка.

Дуся запечалилась.

— Не сердись. Я же пошутил. А теперь пойдем к нам, — решительно встал Максим.

— Это зачем?

— Скажем маме, что мы женимся.

— Как же так, — Дуся опустилась на стул.

Никифор и вообще-то был нелюдим, а теперь совсем не показывался на люди, сидел дома, как медведь в берлоге… Вечерами молча пил водку. Фекла подходила к нему и начинала трещать, точно сорока в весеннюю оттепель, и волосы у нее еще красней становились, точно накалялись,

— Горюшко ты мое. Да так и известись недолго. Брался бы ты, Никифор, за ум. Не то погубишь и себя и меня. Ноне я была у Дмитрия. Люди жизнью не нарадуются. Анна располнела, все улыбается. А я, горемычная, на люди боюсь показаться.

Никифор хоть бы слово обронил. Первое время наведывался к нему Боков, старался разнюхать, много ли от деда золотишка да денег осталось, а Никифор молчит и теребит бороду.

— Да, дела… — уронит и выльет в свой косматый рот стакан спирта, занюхает корочкой и опять сидит.

Видя, что с Никифором каши не сварить, Боков помаленечку отдалился от него. Потом и вовсе уехал в город, разузнать, куда жизнь-то поворот делает.

А Никифор все поджидал вестей об отце.

Приехал Генка. Возмужал, в отца попер. Плечи как у богатыря, ручищи что пудовые гири. С мясистого лица буравчиками смотрят глаза.

— Ну? — спросил Никифор.

— Пять лет дали.

Никифор напился и весь вечер плакал, но утром встал бодрый и сразу к Генке с вопросом:

— Что ты думаешь делать?

— В городе хочу проживать. Дело большое затеял. Подряд взял на поставку леса. Сейчас кругом строят. Мне бы еще деньжонок немного, чтобы на ноги стать.

— Деньги дам. И золотишко есть.

— А может, и тебе, тятя, в город переехать, — осторожно предложил Генка.

— Куда мне. Здесь доживу. Уж давай ты в люди шагай.

Узнала Капитолина о приезде Генки. Пришла к нему.

— С приездом тебя, Геннадий Никифорович.

— Спасибо.

В доме деда Генка поставил на стол бутылку наливки, горкой конфеты насыпал.

— Выпьем по махонькой, — налил рюмки Генка. — Вспомним прежние деньки.

— Не пью. Нет больше к старому дороги.

— Вот как? — удивился Генка.

— Отец на меня дела оставил, до наливки ли теперь?

Генка смотрел на Капитолину и не узнавал ее.

— А если позову в город? — решил испытать Генка.

— Не позовешь, Геннадий Никифорович. Тебе нужна жена с тугим кошельком, а отец мой не даст, сам смотрит, где бы урвать кусочек.

— А ты ведь другой была ласковой.

— Была. Переболело.

— К старой любви вернулась?

Капитолина испытующе посмотрела на Генку.

— А почему не вернуться? Василий парень стоящий. Возьмем и уйдем в горы.

Капитолина встала.

— Ты куда?

— Прощай. Пойду искать свою дорогу.

А Генка у отца взял золотишко, деньги и через несколько дней укатил в город.

Степан очень обрадовался приезду врача. Немедленно снарядил баб белить и мыть сельсовет, который на время решил отдать под больницу. Вечером проверил, как идет у них работа, и пошел к Поморову, у которого врач поселился. Поморов с Алексеем Афанасьевичем Крохалевым сидели у письменного стола.

— К послезавтрему больницу приготовим, — сообщил Степан.

— Хорошо, — кивнул Крохалев. Голос у него глуховатый, приятный. — А мы с Михаилом Викторовичем завтра сходим на стойбище. Хочу взглянуть, как живут эвенки.

— Да они сейчас далеко, на Глухариной реке.

— Ничего. Доберемся как-нибудь.

— Беседу бы с эвенками провести, — попросил Степан.

— Можно. — Крохалев снял очки, протер их платочком и водрузил на нос. — Эвенкийский язык я знаю. Нас специально готовили для работы на севере, и медсестра хорошо говорит по-эвенкийски.

— Про шаманов позарез лекция нужна. — Степан закурил. — Про нашу Ятоку слышали?

Крохалев кивнул.

— Так растолковать людям надо, что это один обман.

Я пробовал сам, да грамоты маловато. — Степан махнул рукой.

— Учиться надо.

— Ночами сижу над книгами, когда-нибудь осилю их — а мне сейчас нужна наука. Вот так, позарез, — Степан полоснул ладонью по горлу.

Крохалев улыбнулся.